Думается, что именно этот дух мышления руководил титаническими усилиями Н.
Я. Марра проникнуть взором в поистине океанские глубины человеческой
древности. Лингвисты, критиковавшие методы и гипотезы Н. Я. Марра в 1950 г.
и позже, говорили в сущности на другом языке: они решительно не понимали,
что у Марра речь шла о масштабах и дистанциях совершенно иных, чем у
лингвистики в собственном смысле слова, охватывающей процессы в общем не
длительнее, чем в сотни лет. Так точно классическая механика макромира
пыталась бы опорочить не согласующуюся с ней физику мегамира или микромира.

. Чтобы реконструировать методом контраста начало человеческой истории,
требуется много силы отвлеченного мышления. Отметим две трудности, может
быть, основные на этом пути. Прежде всего -- проблема этнографических
параллелей. Археологические вещественные остатки древнейших эпох
жизнедеятельности человека были бы гораздо более немыми, не будь
этнографии, подсказывающей те или иные аналогии с ныне живущими, стоящими
на низкой ступени развития народами. Не будь этнографических сведений, и
наши апперцепции в отношении ископаемых предметов материальной культуры
каменного века возникали бы еще проще, но и опровергались бы легче. Скажем,
чисто умозрительное построение, что нижнепалеолитические каменные рубила
были полифункциональны или даже являлись "универсальным орудием", выглядело
бы абсурдом, если бы не приводились примеры из практики тасманийцев,
австралийцев, бушменов и других племен, свидетельствующие, что подобия тех
каменных топоров используются кое-где в наше время для многих разнообразных
функций, в том числе для обработки дерева, корчевания пней, влезания на
гладкие стволы и т. п. Наглядность образов, которые подбрасывает
этнография, истребляет в археологии всякую склонность к абстракции.

Между тем этнографические аналогии могут быть и бывают иллюзорны. Нет на
земле племени или народа, на самом деле и безоговорочно принадлежащего к
древнейшей первобытности. Все живущие ныне на земле люди, на какие бы
племена и народы они ни распадались, имеют одинаковый возраст, у каждого
человека в общем столько же поколений предков, как и у любого другого. Не
было и нет также полной изоляции, чтобы в то время, как одни народы
двигались своими историческими дорогами, другие пребывали в полном
историческом анабиозе. Ошибочно даже само представление, будто в
первобытной древности существовали вот такие же, как сейчас, относительно
обособленные племена на ограниченных территориях, в известной мере
безразличные к соседям, к человечеству как целому. Иными словами, даже
самые дикие нынешние племена -- не обломок доистории, а продукт истории.
Стоит изучить их язык, чтобы убедиться в том, какой невероятно сложный и
долгий путь лежит за плечами этих людей.

Сказанное не отвергает использования этнографических знаний о народах мира
для реконструкции детства человечества. Но для этого надо уже иметь в
голове критерий для признания тех или иных черт "пережитками",
"переживаниями", как говорят этнографы, и для расположения таковых в ряду
менее и более древних.

Известна традиционная классификация комплекса исторических наук, т. е.
наук, изучающих человеческое прошлое: археология изучает его в основном по
вещественным остаткам, этнография -- по пережиткам, история в узком смысле
-- по письменным источникам; есть еще более специальные исторические
дисциплины, изучающие прошлое по некоторым более частным его следам,
например топонимика -- по сохраняющимся от прошлого географическим
названиям и т. п. Данные этнографического познания прошлого наименее точно
датированы, и поэтому тут легче всего ошибиться в выделении того, что
является наиболее древним, а что имеет лишь случайную конвергенцию с
археологическими памятниками. Но верно и неоспоримо то, что в культуре
сохраняются в сложном сплетении с более поздними элементами пережитки, т.
е. остатки древних и древнейших черт человеческого бытия и сознания. Они
есть и в культуре самых высокоцивилизованных наций. Тончайшие методы
современной науки способны вскрывать глубокие эволюционные слои в психике,
языке, мышлении современного человека. У так называемых отсталых народов
кое-какие пласты этих пережитков выходят на поверхность, представляют
обнаженные россыпи. Без изучения всей этой "палеонтологии" в этнографии и
лингвистике, в психологии и логике, конечно, невозможно с помощью одних
археологических остатков каменного века осуществить подвиг мысли, нужный,
чтобы охарактеризовать искомую противоположность современности, которая и
есть начало человеческой истории.

Вторая большая трудность на пути реконструкции начала истории методом
контраста -- это ассортимент терминов и понятий.

Для того чтобы мыслить начало человеческой истории как противоположность
современности, надо либо создать для древнейшего прошлого набор специальных
слов и значений, которые исключали бы применение привычных нам понятий,
либо же примириться с тем, что всякое общее понятие будет употребляться в
исторической науке в двух противоположных смыслах -- для древнейшей поры и
для современности, как и во всех промежуточных значениях. Оба варианта
крайне неудобны. Но, по-видимому, это неудобство перекликается с
логическими трудностями многих областей современной науки. Уже нельзя
обойтись без терминов "античастицы", "антивещество" и даже "антимиры".
Смысл упомянутой теории Н. Я. Марра как раз и можно было бы выразить
словами: то, что лежит в начале развития языка, это -- антиязык. Ниже будет
рассмотрен аналогичный тезис в отношении "труда" у порога истории и сейчас.
То же можно сказать о понятии "человек". Можно было бы ко всем понятиям,
связанным с историей человека, вместо частицы "анти" прибавлять
прилагательные fossilis и recens -- "ископаемый" и "современный",
подразумевая, что они, как противоположные математические знаки, изменяют
содержание на обратное.

Отвлеченная философия, конечно, предпочла бы этот второй вариант. Если
семантика вскрывает историческое изменение смыслового значения любых слов,
то тут, наоборот, вскрывается изменение смыслового значения слов в
зависимости от того, к какому концу истерии оно применено. Какое огромное
поле для диалектики!

Практически создание нового ассортимента терминов предпочтительнее, чем
нарушение на каждом шагу формальнологического закона тождества. Впрочем, и
этот новый арсенал научного языка -- только отсрочка, только сужение того