расхворался, честное слово. Лоб весь в испарине, а он все  норовит  подсесть
ближе к огню. Наверняка его бьет озноб. Дышит так, будто сердце  у  него  от
этого разрывается: все держится за  грудь,  через  силу  улыбаясь,  а  потом
подносит руку ко лбу - совсем замучился.
     - Господи! - воскликнула испуганная Каролина. - Если  он  заболел,  это
очень опасно... Его нельзя отпускать на ночь глядя. В повозке твоей  трясет,
дороги тяжелые. Потом холод, дождь, а у него горячка!  Нет,  нет,  эту  ночь
ему нужно провести здесь... Только где? Он скорее ляжет спать на улице,  чем
будет ночевать в грязной гостинице. Остается только одно:  задержать  его  и
никуда не отпускать из дома. Отдай ему мою комнату, а я мигом соберу вещи  и
уеду к твоей невестке!
     - У  невестки  или  тут  ночевать  -  все  одно.  Ночью  он  еще   пуще
расхворается, и вы, забыв про все на свете, прибежите к нему.
     - Да, верно. Что же делать?
     - Хотите, я скажу вам? Вы барышня здоровая и крепкая. Я  отвезу  вас  к
свояченице в Лоссонну. Там вы и переночуете, а завтра,  когда  он  уедет,  я
вас оттуда заберу.
     - Да, ты прав! - сказала Каролина, поспешно завязывая вещи в узелок.  -
Уговори его остаться и шепни своему сыну, чтобы тот запрягал Миньону.
     - Миньону нельзя - она целый день на ногах. Возьмем мула.
     Отдав все распоряжения, Пейрак  вернулся  к  маркизу  со  словами,  что
дождь зарядил на всю ночь,  и,  перемигнувшись  с  Жюстиной,  так  участливо
принялся уговаривать маркиза остаться, что тот согласился.
     - Вы правы, друзья мои, - сказал он с горькой усмешкой.  -  Мне  слегка
нездоровится, а умирать я просто не имею права.
     - У кого же есть такое право? - ответил  Пейрак.  -  Но  вы  у  нас  не
расхвораетесь и, уж конечно, не умрете, можете поверить мне  на  слово!  Моя
жена выходит вас. Комнатка наверху очень чистая и очень теплая, а  если  вам
станет плохо, стукните в пол, - сразу услышим.
     Жюстина поднялась наверх,  чтобы  приготовить  комнату  для  маркиза  и
обнять бедняжку Каролину, которая от страха совсем потеряла голову.
     - Нет! - зашептала она. - Если он болен, как же  я  могу  его  бросить?
Нет, это чистое безумие - я остаюсь.
     - Ах, но этого Пейрак никогда не допустит, -  ответила  Жюстина.  -  Он
человек  твердый.  Но  сама   подумай:   может,   Пейрак   прав.   Если   вы
разжалобитесь, вам с этим господином никогда не развязаться.  И  тогда...  Я
знаю, что вы, конечно, не сделаете ничего дурного, но его  мать...  И  потом
пересуды начнутся!
     Каролина ее не слушала: Пейрак, войдя в комнатку, властно  взял  ее  за
руку и повел вниз по лестнице. Препоручив свою душу севенскому  протестанту,
Каролина была уже не в силах распоряжаться ею.
     Пейрак подвел Каролину к повозке и бросил туда ее узелок. В эту  минуту
Каролина вырвалась из его рук, кинулась в дом через заднюю дверь  и  увидела
господина де Вильмера, сидевшего  к  ней  спиной.  Тут  она  остановилась  -
самообладание вернулось к ней. Да и поза Урбена немного успокоила  Каролину.
Маркиз сидел у огня  и  читал  Библию  Пейрака.  Маленькая  железная  лампа,
висящая  над  каминным  колпаком,  освещала  его  черные  волосы,  такие  же
вьющиеся, как у  маленького  Дидье,  и  кусочек  лба,  неизменно  чистого  и
волевого. Болезнь немилосердно мучила маркиза, но он  хотел  жить,  так  как
надежда не оставляла его.
     - Вот и я! - сказала Каролина, вернувшись  к  повозке.  -  Он  меня  не
заметил, но зато я видела его. Теперь мне  стало  легче.  Едем!  Но  сначала
поклянись мне честью, - добавила она у подножки, - что  если  этой  ночью  с
ним случится припадок удушья, ты немедленно приедешь за мной, даже если  для
этого тебе придется загнать лошадь. Так  нужно,  понимаешь?  Только  я  умею
ухаживать за этим больным... Иначе он умрет у вас  на  руках  и  его  смерть
будет на вашей совести.
     Пейрак дал ей слово, и они тронулись в путь. Погода стояла  ужасная,  и
дорога совсем раскисла. Но Пейрак знал наизусть все ее  ухабы  и  колдобины.
Впрочем, ехать было недалеко. Пейрак устроил Каролину  у  родственницы  и  к
одиннадцати часам вернулся домой.
     Маркизу заметно полегчало: перед сном он  побеседовал  с  Жюстиной  так
дружески и учтиво, что она была в полном от него восхищении.
     - Знаешь, Пейрак, - сказала она, - сердце  этого  человека  совсем  как
у... И я теперь понимаю...
     - Молчи! -  сказал  Пейрак,  знавший,  как  тонки  половицы  в  верхней
комнате. - Он спит, пора и нам ложиться.
     В ночном Лантриаке царило  безмолвие.  Маркиз  отдохнул  превосходно  и
проснулся в два часа ночи, полностью избавившись от горячки.  Он  чувствовал
себя совершенно успокоившимся, чего с ним давно  уже  не  было:  ему  словно
снился приятный, но уже отлетевший сон, под обаянием  которого  он  все  еще
находился. Не желая будить хозяев, маркиз лежал неподвижно, разглядывая  при
тусклом свете лампы стены этой комнаты. Со времени исчезновения Каролины  он
никогда не представлял себе так ясно собственное положение,  как  теперь.  В
голове его теснилась тысяча решений,  но,  поразмыслив,  он  остановился  на
том, что должен жить для сына, и его детский облик вернул ему силы  бороться
с физическим недугом. За сутки в голове его созрел  окончательный  план.  Он
решил отвезти Дидье к госпоже Эдбер,  оставить  ей  письмо  для  Каролины  и
уехать на некоторое время из Франции, чтобы мадемуазель  де  Сен-Жене  могла
безбоязненно  вернуться  к  своей  сестре  в  Этамп.  В  течение  нескольких
спокойных недель  маркиза,  вероятно,  поймет  свое  заблуждение  или,  быть
может, откроет тайну Гаэтану, который поклялся  при  случае  выведать  ее  у
матери. Но даже если герцогу это не удастся, Урбен все  равно  не  откажется
от своего плана. Он тайком вернется в замок Моврош, где его  матушка  должна
проводить лето у своей невестки, и сообщит о своем  возвращении  Каролине  в
тот самый  день,  когда  оправдает  ее  в  глазах  маркизы  и  устранит  все
препятствия для брака.
     Теперь прежде всего нужно было добиться, чтобы мадемуазель де  Сен-Жене
поскорее вышла из своего таинственного убежища. Маркиза не  покидала  мысль,
что она скрывается в одном из парижских монастырей. Он считал  своим  долгом
задержаться на несколько дней в Полиньяке, чтобы  сначала  удостовериться  в
полном выздоровлении  жены  Рокберта,  а  потом  забрать  своего  сына.  Эта
проволочка больше всего тревожила Урбена. Сгорая от  нетерпения,  он  решил,
что написать госпоже Эдбер, а главное, Каролине, нужно не  откладывая,  дабы
они были готовы съехаться сразу после его отъезда за  границу.  На  этом  он
выиграет несколько дней, а письмо нетрудно отправить днем из Пюи  по  дороге
в Полиньяк.
     Эта мысль возникла у маркиза сразу, как  только  он  заметил  маленький
письменный стол, где были перья, чернила в чашечке и несколько  разрозненных
листков бумаги, оставленных Каролиной. Он тихо поднялся, поставил  лампу  на