Прежде, чем остальные смогли понять, что случилось, прежде,  чем  они
перевели дух, прежде, чем крик ужаса замер  у  них  на  губах,  Богуслав
разметал их как буря, вынесся с пустыря на дорогу и  вихрем  помчался  к
Пильвишкам.
   - Лови его! Держи! Бей!.. - раздались дикие голоса.
   Трое  солдат,  которые  не  успели  спешиться,  пустились  за  князем
вдогонку, а Сорока, схватив мушкет, стоявший у стены,  стал  целиться  в
беглеца, вернее, в аргамака.
   Аргамак вытянулся, как  серна,  и  мчался  стрелой.  Грянул  выстрел.
Сорока бросился сквозь дым вперед, чтобы получше разглядеть, попал ли он
в цель, прикрыл глаза ладонью, минуту поглядел и наконец крикнул:
   - Не попал!
   В эту минуту Богуслав исчез за поворотом, а вслед за  ним  исчезла  и
погоня.
   Тогда вахмистр повернулся к кузнецу и его помощникам, которые в немом
ужасе смотрели на всю эту картину, и крикнул:
   - Воды!
   Помощники бросились тянуть журавль,  а  Сорока  опустился  на  колени
перед лежавшим неподвижно паном Анджеем. Лицо пана Анджея  было  покрыто
пороховой копотью и залеплено кровью,  глаза  закрыты,  левая  бровь,  и
ресница, и левый ус опалены. Вахмистр  сперва  стал  тихонько  ощупывать
пальцами череп. Он ощупывал долго и осторожно, после чего пробормотал:
   - Голова цела!
   Но пан Анджей не подавал признаков жизни, и кровь заливала ему  лицо.
Тем  временем  помощники  кузнеца  принесли  ведро  воды  и  тряпки  для
обмывания. Сорока так же медленно и сосредоточенно стал обмывать Кмицицу
лицо.
   Наконец из-под крови и копоти показалась рана. Пуля глубоко распорола
Кмицицу левую щеку и совсем срезала мочку уха. Сорока стал ощупывать, не
разбита ли скуловая кость.
   Через минуту он убедился, что кость цела, и вздохнул с облегчением. А
тут и Кмициц от холодной воды и боли стал подавать признаки жизни.  Лицо
его задрожало, грудь стала вздыматься.
   - Жив! Ничего с ним не будет! - радостно воскликнул Сорока.
   И слеза покатилась по разбойничьему лицу вахмистра.
   Тем временем на повороте дороги показался Белоус - один из тех  троих
солдат, которые погнались за князем.
   - Ну что? - спросил Сорока.
   Солдат махнул рукой.
   - Ничего!
   - А те скоро воротятся?
   - Те не воротятся.
   Дрожащими руками вахмистр положил голову Кмицица на порог  кузницы  и
вскочил.
   - Как так?
   - Пан вахмистр, он колдун! Первым догнал  его  Завратынский,  у  него
конь был получше, да и колдун позволил ему догнать себя. На наших глазах
вырвал он у него саблю и проткнул его  острием.  Мы  ахнуть  не  успели.
Витковский был поближе и подскакал, чтобы помочь. А колдун рубнул его на
глаза у меня... И тот упал, как молнией сраженный! И не охнул даже! А  я
уж не стал ждать своего череду... Пан вахмистр, он еще может воротиться!
   - Нечего нам тут делать! - крикнул Сорока. - К коням!
   И в ту же минуту солдаты  стали  вязать  для  Кмицица  носилки  между
лошадьми.
   Двое солдат, по приказу Сороки,  опасавшегося  возвращения  страшного
рыцаря, стояли с мушкетами на дороге.
   Но князь Богуслав, уверенный, что Кмициц мертв, спокойно  возвращался
в Пильвишки.
   Уже в сумерки его встретил целый отряд рейтар, посланный  Петерсоном,
которого обеспокоило его долгое отсутствие.
   Увидев князя, офицер подскакал к нему.
   - Вельможный князь, мы не знали...
   - Пустое! - прервал его Богуслав. - Я выезжал коня с тем кавалером, у
которого купил его. - И через  минуту  прибавил:  -  И  которому  дорого
заплатил.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I

   Верный Сорока вез своего полковника через дремучие леса, сам не зная,
куда ехать, что делать, в какую сторону направить свой путь.
   Кмициц был не только ранен, но и оглушен выстрелом. Время от  времени
Сорока смачивал тряпицу в ведре, висевшем у седла,  и  обтирал  раненому
лицо; иногда  он  останавливался  у  лесного  ручья  или  озерца,  чтобы
зачерпнуть свежей воды; но ни вода, ни привалы, ни  бег  коня  не  могли
привести пана Анджея в чувство, он лежал как мертвый, так  что  солдаты,
которые ехали с ним, люди менее сведущие,  чем  Сорока,  забеспокоились,
жив ли полковник.
   - Жив, - отвечал им Сорока, - через три дня будет сидеть на коне, как
мы с вами.
   Через час Кмициц открыл глаза, и с губ его слетело одно только слово:
   - Пить!
   Сорока поднес к его губам кружку с чистой водой;  но  от  невыносимой
боли пан Анджей так и не разжал губ - и не смог попить. Он не впал уже в
забытье, ни о чем, однако, не спрашивал, будто ничего не помнил;  широко
раскрытыми мутными глазами глядел он на лесную чащу, на клочки  голубого
неба над головою, смотревшие сквозь просветы между листвой, и  на  своих
товарищей, глядел, словно пробудившись ото сна или протрезвясь от хмеля;
без слов позволял он Сороке перевязывать голову, не  стонал,  когда  тот
снимал повязки; видно, холодная вода,  которой  вахмистр  обмывал  рану,
была ему приятна, потому что глаза его порой улыбались.
   А Сорока утешал его:
   - Завтра, пан полковник, горячка пройдет. Даст бог, живы будем.
   К вечеру горячка и  впрямь  стала  проходить,  а  на  закате  и  взор
прояснился.
   - Что это тут за шум? - спросил внезапно пан Анджей.
   - Где? Никакого тут шума нет, - ответил Сорока.
   Шумело, видно, только в голове у пана Анджея, потому  что  вечер  был
тих и ясен. Косые лучи заходящего  солнца  пронизывали  густую  заросль,