"Табунок голов на пятнадцать, считай, потеряли!  -  сказал  про  себя
старый забияка с таким  сожалением,  как  будто  он  сам  выкормил  этих
лошадей. - Одно можно сказать, - кончилось наше счастье.  По  доброй  ли
воле хозяев, против ли их воли,  придется  сидеть  в  хате,  покуда  пан
Кмициц не выздоровеет, а что потом будет - это уж его забота".
   Раздумывая так, вернулся он в хату. Бдительные стражи, хоть и видели,
стоя у двери, как мерцает вдали во мраке тот  самый  фонарь,  с  которым
ушли Сорока и смолокур, спросили,  однако,  кто  идет,  и  только  тогда
впустили их в хату. Сорока приказал солдатам смениться в полночь, а  сам
бросился на топчан рядом с Кмицицем.
   В хате стало тихо, только  сверчки  завели  свою  привычную  песенку,
мышки скреблись в рухляди, сваленной в кладовой по соседству, да больной
то и дело просыпался и, видно, бредил в жару.
   - Государь, прости!.. - долетали до слуха Сороки отрывистые слова.  -
Они изменники!.. Я открою все их  тайны...  Речь  Посполитая  -  красное
сукно... Ладно, князь, ты у меня в руках! Держи его!..  Государь,  туда,
там измена!..
   Сорока приподнимался на топчане и слушал; но  больной,  крикнув  раз,
другой, засыпал, а потом снова пробуждался и звал:
   - Оленька! Оленька! Не гневайся!
   Только к полуночи он совсем успокоился и крепко  уснул.  Сорока  тоже
задремал, но вскоре его разбудил тихий стук в дверь.
   Чуткий солдат тотчас открыл глаза, вскочил и вышел из хаты.
   - Что там?
   - Пан вахмистр, смолокур бежал!
   - Ах, черт побери! Он  тотчас  приведет  сюда  разбойников.  Кто  его
стерег?
   - Белоус.
   - Я пошел с ним наших лошадей напоить, - стал оправдываться Белоус, -
велел ему ведро тянуть, а сам держал лошадей...
   - Что ж, он в колодец прыгнул?
   - Нет, пан  вахмистр,  он  между  бревнами  кинулся,  -  их  пропасть
навалено у колодца, - да в ямы, что остались после  корчевки.  Бросил  я
лошадей, думаю, хоть и разбегутся они,  мы  тут  других  найдем,  а  сам
кинулся за ним, да застрял в первой же яме.  Ночь,  темно,  он,  дьявол,
место знает, вот и убежал... Чтоб его чума взяла!
   - Наведет он нам сюда этих чертей, наведет, чтоб его громом убило!  -
Вахмистр оборвал  речь,  а  через  минуту  сказал:  -  Не  придется  нам
ложиться, надо хату до утра стеречь: вот-вот набежит ватага.
   И, желая подать другим пример, уселся с мушкетом  в  руке  на  пороге
хаты; солдаты, устроившись подле  него,  то  беседовали  вполголоса,  то
тихонько мурлыкали песенку, то прислушивались, не раздастся ли в  лесном
шуме топот копыт и фырканье приближающихся лошадей.
   Ночь была светлая, лунная, и лес шумел. Жизнь кипела  в  его  недрах.
Это была пора течки у оленей, и в чаще раздавался грозный  рык  рогачей.
Отголоски его, короткие,  хриплые,  полные  ярости  и  гнева,  слышались
кругом, во всех частях леса, и в глубине его, и  поближе,  порою  совсем
рядом, в какой-нибудь сотне шагов от хаты.
   - Они, как придут, тоже станут реветь, чтобы обмануть нас,  -  сказал
Белоус.
   - Э, нынче  ночью  они  не  придут.  Покуда  парень  до  них  дойдет,
ободняет! - возразил другой солдат.
   - Днем, пан вахмистр, надо бы хату обшарить да стены подрыть, -  коли
тут разбойники живут, у них и клады должны быть.
   - Нет клада дороже, чем вон там, на конюшне, - показал  Сорока  рукой
на сарай.
   - А не взять ли?
   - Э, дураки! Ведь отсюда выхода нет, кругом одна трясина.
   - А ведь сюда же мы добрались.
   - Бог привел. Живая душа не пройдет сюда и не выйдет, коль дороги  не
знает.
   - День встанет, найдем дорогу.
   - Не найдем. Они тут нарочно напетляли, следы-то  обманные.  Не  надо
было парня упускать.
   - До большой дороги тут день пути,  -  сказал  Белоус,  -  вон  в  ту
сторону идти надо! - Он показал на восточную часть леса. - Будем  ехать,
покуда не выедем, - вот и вся недолга!
   - Ты думаешь, выедешь на большую дорогу, так уже пан?  Да  лучше  тут
пуля от разбойника, чем там петля.
   - Это как же так, отец? - спросил Белоус.
   - Да ведь нас там уже, наверно, ищут.
   - Кто, отец?
   - Князь.
   Сорока умолк, а с ним умолкли в страхе и остальные.
   - Ох! - вздохнул наконец Белоус. - Тут худо,  и  там  худо:  куда  ни
кинь, везде клин!
   - Загнали нас, как волков в тенета: тут разбойники, а  там  князь!  -
сказал другой солдат.
   - Чтоб его гром убил! - воскликнул Белоус. - По мне, уж  лучше  иметь
дело с разбойником, нежели с колдуном! Знается этот  князь  с  дьяволом,
знается! Завратынский с медведем схватывался, а он вырвал у него  саблю,
как у мальчишки. Чары на него напустил, как пить  дать.  А  как  кинулся
потом на Витковского, так на моих глазах вырос с сосну. Не будь этого, я
бы живым его не выпустил.
   - Все равно дурень ты, что не напал на него.
   - А что было делать, пан вахмистр? Подумал  я:  конь  под  ним  самый
лучший, стало быть, захочет он - так ускачет, а напрет на меня -  так  я
не отобьюсь, потому с колдуном человеку не совладать. Он  с  глаз  твоих
сгинет иль взовьется столбом пыли.
   - Это правда, - заметил Сорока. - Я как стрелял в него, так его будто
туманом накрыло, ну я и промахнулся!  Верхом  всяк  может  промахнуться,
потому конь под тобой не стоит, но чтоб пешему дать  промах,  такого  со
мной вот уж десять лет не бывало.
   - Да что толковать! - сказал Белоус. - Давайте лучше сочтем: Любенец,
Витковский, Завратынский, наш полковник -  и  всех  он  один  безоружный
свалил, а ведь каждый из них не раз выходил против четверых. Без  помощи
дьявола ему бы такого не сделать.
   - Предадим себя господу,  а  то  ведь  дьявол  и  сюда  дорогу  князю
покажет, коли тот знается с ним.
   - Да у князя и без того руки долги, вон он пан какой...