озаряя лесной сумрак и золотя красные стволы сосен. Не веял ветер,  лишь
кое-где с орешин, берез и грабов падали на  землю  листья,  да  пугливый
зверь с легким шорохом бежал от всадников в лесную чащу.
   Вечер был холодный; но у пана Анджея, видно, снова началась  горячка,
он несколько раз повторил:
   - Вельможный князь, враги мы не на жизнь, а на смерть!
   Уже совсем стемнело, и Сорока стал подумывать о ночлеге; но  всадники
вступили в сырой бор, под копытами захлюпала грязь,  и  отряд  продолжал
путь, чтобы выбраться на место повыше и посуше.
   Ехали час, другой, и все не могли миновать болото. Тем временем снова
посветлело, взошла полная луна. Вдруг Сорока, ехавший впереди,  соскочил
с седла и стал внимательно разглядывать лесную почву.
   - Кони тут прошли, следы видать на болоте, - сказал он.
   - Да кто же мог тут проезжать, когда и дороги никакой нет? -  заметил
один из солдат, поддерживавших Кмицица.
   - А следы есть, да сколько! Вон там, между соснами, ясно видать.
   - Верно, скотина ходила.
   - Не может быть. Сейчас не время скотину в лесу пасти,  да  и  копыта
ясно  видать,  тут  какие-то  люди  проезжали.  Хорошо  бы  найти   хоть
смолокурню.
   - Так поедем по следам.
   - Поехали!
   Сорока  снова  вскочил  в  седло,  и  всадники  тронули  лошадей.   В
торфянистом грунте все время  были  явственно  видны  следы  копыт;  при
лунном свете можно было даже различить, что они как будто совсем свежие.
Между тем  лошади  уходили  в  болото  выше  колен.  Солдаты  стали  уже
опасаться, пройдут ли они, не откроется ли впереди  еще  более  глубокая
топь; но через каких-нибудь полчаса они услышали запах дыма и смолы.
   - Где-то тут смолокурня! - сказал Сорока.
   - А вон! Искры видать! - показал один из всадников.
   И в самом деле в отдалении струился красный пламенистый дым, а вокруг
него плясали искры от тлевшего под землею костра.
   Подъехав поближе, солдаты увидели  хату,  колодец  и  большой  сарай,
сколоченный из сосновых бревен. Утомленные от  дороги  кони  заржали,  в
ответ из сарая раздалось ржание целого табунка, и в ту же  минуту  перед
всадниками выросла фигура в вывороченном наизнанку тулупе.
   - Много ли лошадей пригнали? - крикнул человек в тулупе.
   - Эй, парень! Чья смолокурня? - обратился к нему Сорока.
   - Кто вы такие? Откуда взялись? - с испугом  и  удивлением  в  голосе
спросил смолокур.
   - Не бойся! - ответил ему Сорока. - Мы не разбойники!
   - Езжайте своей дорогой, нечего вам тут делать!
   - Заткни глотку да веди нас в хату, покуда  честью  просим.  Ты  что,
хам, не видишь, что мы раненого везем!
   - Кто вы такие?
   - Смотри, как бы я тебе из ружья не ответил.  Получше  тебя,  парень!
Веди в хату, не то сварим тебя в твоей же смоле.
   - Одному мне от вас не отбиться, ну да нас поболе будет.  Не  сносить
вам головы!
   - И нас поболе будет, веди!
   - Ну и ступайте себе, мне что за дело!
   - Дай нам поесть, что найдется, да горелки. Пана везем, он заплатит.
   - Коль живым отсюда уедет.
   Ведя такой разговор, они вошли в хату, где в очаге пылал огонь, а  из
горшков, стоявших на поду,  пахло  тушеным  мясом.  Хата  была  довольно
просторная. Сорока сразу заметил,  что  у  стен  стоит  шесть  топчанов,
заваленных бараньими шкурами.
   - Да тут  какая-то  ватага  живет,  -  пробормотал  он,  обращаясь  к
товарищам. - Насыпьте пороху на полки ружей да  смотрите  в  оба!  Этого
хама стерегите, чтоб не убежал. Нынешнюю ночь  пусть  хозяева  на  улице
поспят, мы хаты не уступим.
   - Паны нынче не приедут, - сказал смолокур.
   - Оно и лучше, не придется ссориться из-за жилья, а завтра мы  уедем,
- ответил ему Сорока. - А покуда положи-ка нам мяса в миску, мы голодны,
да лошадям овса не пожалей.
   - А откуда же  тут,  на  смолокурне,  овсу  взяться,  вельможный  пан
солдат?
   - Слыхали мы, лошади у тебя в сарае стоят, стало быть, и овес  должен
быть, не смолой же ты кормишь их.
   - Не мои это лошади.
   - Твои ли, не твои ли - едят то же, что  наши.  Живо,  парень,  живо,
коли тебе шкура дорога!
   Смолокур ничего не ответил. А солдаты тем  временем  уложили  спящего
пана Анджея на топчан, после чего сели за ужин и стали уписывать тушеное
мясо и бигос, большой чугун которого стоял на очаге. Нашлась  и  пшённая
каша, а рядом в кладовой Сорока обнаружил большую сулею горелки.
   Однако он и сам только прихлебнул, и солдатам не дал  пить,  -  решил
ночью быть начеку. Эта пустая хата с топчанами  на  шестерых  мужиков  и
сараем,  в  котором  ржал  табун  лошадей,  показалась  ему  странной  и
подозрительной. Он просто подумал, что это разбойничий притон, тем более
что в той же кладовой, откуда  он  вынес  сулею,  увидел  много  оружия,
развешанного на стенах, бочку пороха  и  всякую  рухлядь,  награбленную,
видно, в шляхетских усадьбах. Если  бы  вернулись  домой  хозяева  хаты,
трудно было бы ждать от них не то что гостеприимства, но просто  пощады;
поэтому Сорока, заняв хату с оружием в руках, намерен был  удержаться  в
ней силой или вступить с хозяевами в переговоры.
   Он должен был это сделать и ради Кмицица,  для  которого  путешествие
могло оказаться гибельным, и ради общей  их  безопасности.  Одно  только
чувство было чуждо  ему,  стреляному,  видавшему  виды  солдату,  -  это
чувство страха. Но теперь он трепетал при одной мысли о князе Богуславе.
Много лет служил он Кмицицу и слепо верил  не  только  в  отвагу  своего
молодого господина, но и в его счастье; не однажды видел он его подвиги,
отчаянно  дерзкие,  граничившие  с  безрассудством,  которые   неизменно
кончались удачей, и сходили рыцарю с рук. С  Кмицицем  совершил  он  все
"наезды" на Хованского, принимал участие во  всех  набегах,  наскоках  и
похищениях и утвердился в мысли, что его господин все может, что ему все
нипочем и вырвется он из  любой  пучины  и  ввергнет  в  нее,  кого  ему
вздумается. Кмициц был для него воплощением величайшей силы и  удачи,  а
теперь вот напал, знать, молодец на  молодца,  нет,  напал,  знать,  пан
Кмициц на молодца похрабрей и поудачливей. Как же  так?  Увез  он  князя