отделались испугом, спокойно направлялся в Щучин, увозя троих  убитых  и
всех раненых, среди которых  был  Юзва  Бутрым  с  рассеченным  лицом  и
разбитой головой.  Едучи,  поглядывал  Жендзян  на  перстень  с  камнем,
который чудно переливался на лунном свету, и  думал  об  удивительном  и
страшном человеке, который, сделав столько зла  конфедератам  и  столько
добра  шведам  и  Радзивиллу,  хотел,  однако,  спасти  конфедератов  от
неминуемой гибели.
   "Советы он от чистого сердца давал, - говорил себе Жендзян. -  Всегда
лучше держаться вместе. Но почему он  их  остерегает?  Разве  только  из
добрых чувств к пану Володыёвскому, который  в  Биллевичах  пощадил  его
жизнь. Разве только из добрых чувств! Да, но князю  гетману  худо  может
быть от этого! Удивительный человек: служит  Радзивиллу,  а  сочувствует
нашим!.. И едет к шведам!.. Что-то мне невдомек...  -  Через  минуту  он
прибавил про себя: - Щедрый человек! Нельзя только  поперек  дороги  ему
становиться".
   Так же долго и тщетно ломал себе голову старый Кемлич, пытаясь  найти
ответ на вопрос, кому же пан Кмициц служит!
   "Едет к королю, а конфедератов бьет, которые стоят за короля. Что  бы
это могло значить? И шведам не доверяет, прячется  от  них...  Что-то  с
нами будет?"
   Не умея найти ответ, он со злостью набросился на сыновей:
   - Негодяи! Подохнете без благословения! Ну не могли  вы  хоть  убитых
обшарить?
   - Мы боялись! - ответили Косьма и Дамиан.
   Один Сорока был доволен и весело трусил за своим полковником.
   "Не глядел никто на нас дурным глазом, - думал он, - коль скоро мы их
побили. Любопытно мне, кого же мы теперь будем бить?"
   А было ему все равно, кого ни бить, куда ни ехать.
   К  Кмицицу  никто  приступиться  не  смел,  ни  о  чем  не  смел  его
спрашивать: молодой полковник ехал темный, как ночь. Терзался он страшно
оттого, что пришлось побить людей, с которыми он хоть сейчас  готов  был
стать в один строй. Но если бы он  сдался  и  позволил  отвести  себя  к
Володыёвскому, что бы тот подумал, узнав, что его схватили, когда он под
вымышленным именем  пробирался  к  шведам  и  грамоты  имел  к  шведским
комендантам?
   "Преследуют меня неотступно старые грехи, - говорил  себе  Кмициц.  -
Бежать надо отсюда прочь, ты же, господи, укажи мне путь".
   И он стал жарко молиться, отгоняя прочь совесть, которая шептала ему:
"Снова трупы остались у тебя позади, и  своих  людей,  не  шведов..."  -
"Боже, буди милостив ко мне, грешному! -  молился  Кмициц.  -  К  своему
государю я еду, там начнется моя служба..."

ГЛАВА V

   Остановившись в корчме "Клич", Жендзян не думал  заночевать  там;  от
Вонсоши до Щучина было  недалеко,  и  он  хотел  только  дать  отдохнуть
лошадям, особенно тем, которые везли кладь. Когда  Кмициц  позволил  ему
продолжать путь, он не стал терять времени и спустя час, поздней  ночью,
въезжал уже в Щучин; ответив на оклик стражи, он расположился  прямо  на
рынке, так как все дома были заняты солдатами и даже для них не  хватило
места. Щучин считался городом, хоть на деле городом не был,  -  не  было
еще тут ни валов, ни ратуши, ни судов, ни школы пиаров  ,
сооруженной только при короле Яне Третьем, да и домов было мало, так, по
большей части хатенки; только потому и назывался он  городом,  что  дома
были построены в квадрат и образовали рыночную площадь,  пожалуй,  такую
же грязную, как и пруд, на берегу которого он стоял.
   Поспав под теплой волчьей епанчой, Жендзян  дождался  утра  и  тотчас
направился к Володыёвскому; тот  не  видал  его  целую  вечность,  очень
обрадовался и повел к Скшетуским и Заглобе. Жендзян расплакался при виде
прежнего своего господина, которому столько лет служил верой и  правдой,
с которым столько пережил приключений, да и нажил богатство. Не  стыдясь
старой службы, он стал целовать руки Яну, повторяя растроганно:
   - Мой дорогой пан! Мой дорогой пан! В  какое  время  привелось  снова
встретиться!
   Все стали жаловаться на тяжелые  времена,  пока  Заглоба  наконец  не
сказал:
   - Но ты, Жендзян, у фортуны всегда за пазухой: смотри ты, паном стал.
Ну не пророчил ли я тебе, ты только вспомни, что коль не  повесят  тебя,
выбьешься в люди! Ну как же ты теперь?
   - Мой дорогой пан, да за что же меня вешать, коль не  согрешил  я  ни
против бога, ни против закона? Служил верно, а коль  случалось  изменить
кому, так одному разве  недругу,  что  я  себе  только  в  заслугу  могу
поставить.  А  что  я  хитростью  какого-нибудь  разбойника  изничтожил,
мятежников, к примеру, или ту чаровницу, - помнишь,  милостивый  пан?  -
так это тоже не грех, а и грех, так не мой, а твой, потому хитрости я от
тебя научился.
   - Да ну! Нет, вы только поглядите на него! -  воскликнул  Заглоба.  -
Коль ты хочешь, чтобы я за гробом за грехи твои выл, так отдай  мне  при
жизни их fructa. Один ты пользуешься  богатствами,  которые  награбил  у
казаков, так из одного тебя за это и шкварки в пекле вытопят!
   - Бог не без милости, да и неправда это, будто я  один  пользуюсь,  я
ведь сперва лихих соседей тяжбами разорил  и  родителей  обеспечил,  они
теперь спокойно живут в Жендзянах, никаких обид не терпят. Яворских-то я
по миру пустил, ну а сам уж в отдалении потихоньку гоношу деньгу!
   - Так ты уже не живешь в Жендзянах? - спросил Ян Скшетуский.
   - В Жендзянах по-прежнему живут мои старики, а сам  я  в  Вонсоше,  и
грех жаловаться, не обидел бог. Но как прослышал я, что вы в Щучине,  не
мог усидеть на месте, подумал себе: видно, снова пора в путь! Коли  быть
войне, что ж, пусть будет!
   - Признайся же,  -  сказал  Заглоба,  -  это  ты  из  Вонсоши  бежал,
испугавшись шведов.
   - В Визненской земле еще нету шведов, разве только маленькие разъезды
туда заглядывают, да и то с опаской, потому очень на них мужики злы.
   - Это ты мне хорошую новость привез, - сказал Володыёвский. - Я  ведь
вчера нарочно послал разъезд, чтобы разведать, где шведы стоят, не  знал
я, можно ли в Щучине спокойно стоять на постое. Верно,  этот  разъезд  и
привел тебя сюда?
   - Этот разъезд? Меня? Это я его привел, а верней сказать,  привез,  у
них ведь ни одного человека не осталось, кто бы мог сидеть в седле.
   - Как так? Что ты болтаешь? Что  с  ними  стряслось?  -  встревожился