- Войско выбрало меня своим вождем, но  я  сей  знак  отдаю  в  более
достойные руки, дабы младшим показать пример того, как pro publico  bono
 надлежит отрекаться от величайших почестей.
   Солдаты стали кричать, но Сапега только улыбнулся.
   - Смотрите, пан брат, - сказал он, - как бы Радзивилл не  заподозрил,
что вы со страху отдаете булаву. Он бы вот как обрадовался!
   - Уж он-то меня знает и в трусости не заподозрит,  я  ведь  первый  в
Кейданах посрамил его и других увлек своим примером.
   - Коли так, ведите меня в стан, - сказал Сапега. -  Мне  Володыёвский
по дороге рассказывал, что хозяин из вас знаменитый  и  покушать  у  вас
найдется, а мы устали и голодны.
   С этими словами он тронул коня, за ним  тронулись  остальные,  и  все
въехали в стан с неописуемым ликованием. Заглоба вспомнил,  что  Сапега,
по рассказам, и выпить не прочь, и попировать любит,  и  решил  достойно
отпраздновать день прибытия  воеводы.  Он  устроил  такой  богатый  пир,
какого в стане доселе не бывало. Все ели и пили. За  чарою  Володыёвский
рассказывал о том, что произошло с ними под Волковыском: как окружил  их
внезапно гораздо больший отряд, который изменник Золотаренко прислал  на
подмогу своим, как совсем уж им конец пришел,  когда  внезапно  подоспел
Сапега, и отчаянная оборона сменилась полным торжеством.
   - Задали мы им так pro memoria , - говорил он,  -
что они теперь из стана носа не высунут.
   Затем разговор перешел на Радзивилла. У витебского воеводы были самые
свежие новости, от верных людей он знал все, что произошло  в  Кейданах.
Он рассказал, что гетман литовский послал некоего Кмицица  с  письмом  к
шведскому королю и с просьбой сразу с  двух  сторон  ударить  вместе  на
Подляшье.
   - Что за диво! - воскликнул Заглоба. - Ведь, не будь Кмицица, мы бы и
по сию пору не собрали наши силы, и подойди только Радзивилл, съел бы он
нас по одиночке, как седлецкие баранки.
   - Мне пан Володыёвский об этом рассказывал, - промолвил Сапега, -  из
чего я заключаю, что Кмициц, верно, любит вас. Жаль, что  не  питает  он
такой любви к отчизне. Но люди, которые, кроме  себя,  знать  никого  не
желают, никому не могут верно служить и каждого готовы предать, как этот
ваш Кмициц Радзивилла.
   - Но среди нас нет предателей, ясновельможный воевода, и мы при  тебе
готовы стоять насмерть! - сказал Жеромский.
   - Я верю, что здесь у вас одни честные солдаты, - ответил воевода,  -
и никак не ждал найти у вас такой порядок и такое изобилие, за  что  нам
следует поблагодарить пана Заглобу.
   Заглоба покраснел  от  удовольствия,  а  то  ему  все  казалось,  что
витебский воевода с ним, бывшим паном полководцем, обходится  милостиво,
но не с должным  признанием  и  уважением.  Он  стал  рассказывать,  как
правил, что сделал, какие собрал припасы, как пушки  привез  и  составил
пешую хоругвь, какую, наконец, обширную вел переписку.
   Не без  хвастовства  упомянул  он  о  письмах,  посланных  изгнанному
королю, Хованскому и курфюрсту.
   - После моего письма пан курфюрст должен ясно сказать, с нами он  или
против нас, - с гордостью сказал он.
   Но витебский воевода был человек веселый, а может, и выпил  немножко,
он провел горстью по усам, улыбнулся не без яду и спросил:
   - Пан брат, а цесарю вы не писали?
   - Нет! - с удивлением ответил Заглоба.
   - Какая жалость! - промолвил  воевода.  -  Вот  бы  равный  с  равным
побеседовал.
   Полковники разразились громким смехом; но Заглоба сразу показал,  что
коли пан воевода пожелал быть косой, так тут коса нашла на камень.
   - Ясновельможный пан, - сказал он, - курфюрсту я могу писать, ибо  мы
с ним оба избираем своих монархов: как шляхтич, я  не  так  давно  отдал
свой голос за Яна Казимира.
   - Ловко вывернулся! - улыбнулся витебский воевода.
   - Но с таким монархом,  как  цесарь,  я  не  состою  в  переписке,  -
продолжал Заглоба, - а  то  как  бы  кто-нибудь  не  вспомнил  известное
присловье, которое я слышал в Литве...
   - Что же это за присловье?
   - Голова-то неумна, знать, из Витебска она!  -  нимало  не  смущаясь,
выпалил Заглоба.
   Страх обнял полковников при этих словах; но витебский воевода  так  и
покатился со смеху.
   - Вот это убил! Дай обниму тебя! Бороду  стану  брить,  у  тебя  язык
займу!
   Пир  затянулся  за  полночь;  прервали  его  шляхтичи,  прибывшие  из
Тыкоцина; они привезли весть, что к городу подходят разъезды Радзивилла.
ГЛАВА VII

   Радзивилл давно бы ударил на Подляшье, если бы по разным причинам  не
был  принужден  задержаться  в  Кейданах.  Сперва   он   ждал   шведских
подкреплений, с присылкой которых умышленно тянул Понтус  де  ла  Гарди.
Узы родства соединяли шведского генерала с самим королем, но не  мог  он
равняться с литовским магнатом ни знатностью  рода,  ни  положением,  ни
обширными  родственными  связями;  что   ж   до   богатства,   то   хоть
радзивилловская казна  была  сейчас  пуста,  однако  половины  княжеских
имений хватило бы на всех шведских генералов и, поделив их между  собою,
они могли бы счесть себя богачами. Потому-то генерал,  когда  Радзивилл,
по воле судеб, стал от него зависим, не мог отказать себе в удовольствии
дать  почувствовать   князю   эту   зависимость   и   собственное   свое
превосходство.
   Для того чтобы разбить конфедератов, Радзивилл вовсе  не  нуждался  в
подкреплениях, у него и своих сил было довольно, шведы нужны были ему по
тем причинам, о которых  в  письме  Володыёвскому  упоминал  Кмициц.  От
Подляшья  Радзивилла  отделяли   полчища   Хованского,   которые   могли
преградить ему путь; но если бы он выступил с шведскими войсками  и  под
эгидой шведского короля, всякий враждебный  шаг  со  стороны  Хованского
надо было бы расценивать как вызов Карлу Густаву. В душе Радзивилл хотел
этого и потому  с  таким  нетерпением  ожидал  прибытия  хотя  бы  одной
шведской хоругви и, негодуя на Понтуса, не раз говорил своим придворным:
   - Года два назад он бы за честь почел письмо от меня получить и детям
бы его завещал, а сегодня спесивится, как вельможа.
   Один шляхтич, известный во всей  округе  острослов,  любивший  резать
правду в глаза, позволил себе однажды на это заметить: