только Карл Густав утвердится на польском троне.
   - Тяжело, брат, тяжело, - говорил порою шляхтич  шляхтичу,  -  но  мы
должны радоваться новому государю. Могущественный он властелин и великий
воитель, усмирит он казаков, турок  успокоит  и  московитов  прогонит  с
наших границ, и будем мы процветать в союзе со Швецией.
   - Да хоть бы мы и не радовались, - отвечал другой  шляхтич,  -  разве
против такой силы попрешь? С мотыгой на солнце не кинешься!..
   Порою шляхтичи ссылались на новую присягу. Кмициц  негодовал,  слушая
эти разговоры, а однажды, когда какой-то шляхтич вздумал  толковать  при
нем на постоялом дворе, что он обязан  быть  верным  тому,  кому  принес
присягу, пан Анджей крикнул ему:
   - У тебя, пан, знать, два языка подвешено: один для истинных  присяг,
другой для фальшивых, - ты ведь Яну Казимиру тоже присягал.
   Случилось это неподалеку от Пшасныша, и было при этом  много  шляхты;
все  заволновались,  услышав  эти  смелые  речи,  у  одних  изобразилось
удивление на лицах, другие покраснели. Наконец самый  почтенный  шляхтич
сказал:
   - Никто тут присяги бывшему королю не нарушал. Сам он  освободил  нас
от нее, потому бежал из нашей страны и не подумал оборонять ее.
   - Чтоб вас бог убил! - воскликнул Кмициц. - А сколько  раз  принужден
был бежать король Локоток ,  а
ведь воротился же, ибо народ его не  оставил,  страх  божий  был  еще  в
сердцах? Не Ян Казимир бежал, а продажные души от него бежали  и  теперь
жалят его, чтобы обелить себя перед богом и людьми!
   - Слишком уж смело ты говоришь, молодец. Откуда ты взялся,  что  нас,
здешних людей, хочешь учить страху  божьему?  Смотри,  как  бы  тебя  не
услышали шведы!
   - Коли вам любопытно, скажу: я из курфюрстовской  Пруссии,  подданный
курфюрста. Но родом  я  поляк,  люблю  отчизну,  и  стыдно  мне  за  мой
закоснелый народ.
   Тут шляхта, позабыв о гневе, окружила  его  и  с  любопытством  стала
наперебой расспрашивать:
   - Так ты, пан, из курфюрстовской Пруссии? Ну-ка расскажи нам все, что
знаешь! Как там курфюрст? Не думает спасать нас от ига?
   - От какого ига? Вы же рады новому господину, так чего  же  толковать
об иге! Как постелешь, так и выспишься.
   - Мы рады, потому нельзя иначе. Меч висит над  нашей  головою.  А  ты
рассказывай так, будто мы вовсе не рады.
   - Дайте ему выпить чего-нибудь, чтоб язык у него  развязался.  Говори
смело, среди нас нет изменников.
   - Все вы изменники! - крикнул пан Анджей. - Не хочу я  пить  с  вами,
шведские наймиты!
   С этими словами  он  вышел  вон,  хлопнув  дверью,  а  они  остались,
пристыженные и потрясенные;  никто  не  схватился  за  саблю,  никто  не
последовал за Кмицицем, чтобы отплатить за оскорбление.
   Он же двинулся прямо на Пшасныш. В какой-нибудь версте от города  его
окружил шведский патруль и повел к коменданту.  В  патруле  было  только
шестеро рейтар и седьмой - унтер-офицер, вот Сорока и  трое  Кемличей  и
стали поглядывать на них, как  волки  на  овец,  да  глазами  показывать
Кмицицу, - дескать, не стоит ли ими заняться.
   Пана Анджея это тоже  очень  соблазняло,  тем  более  что  неподалеку
протекала Венгерка, берега которой заросли камышом; однако он совладал с
собою и позволил шведам спокойно вести себя к коменданту.
   Назвавшись,  он  сказал  коменданту,  что  родом  из   курфюрстовской
Пруссии, барышник, каждый год ездит с лошадьми в Соботу. У Кемличей тоже
были свидетельства, которые они раздобыли в хорошо  знакомом  им  городе
Ленге, так что комендант, который сам был  немец  из  Пруссии,  не  стал
чинить им препятствий, только все допытывался, каких лошадей они  ведут,
и выразил желание посмотреть их.
   Когда  челядь  Кмицица  пригнала  по  его  требованию   табунок,   он
хорошенько его осмотрел и сказал:
   - Так я куплю у тебя лошадей. У другого  забрал  бы  так,  но  ты  из
Пруссии, и я тебя не обижу.
   Кмициц растерялся:  продашь  лошадей  -  тогда  под  каким  предлогом
продолжать путь, - надо, стало быть, возвращаться в Пруссию. Он  заломил
поэтому за табунок чуть не вдвое больше  настоящей  цены.  Сверх  всяких
ожиданий офицер не разгневался и не стал торговаться.
   - Ладно! - сказал он. - Загоняйте  лошадей  в  конюшню,  а  я  сейчас
вынесу деньги.
   Кемличи в душе обрадовались; но пан Анджей, осердясь, стал браниться.
Однако делать  было  нечего,  пришлось  загнать  табунок  в  конюшню.  В
противном случае их бы тотчас заподозрили в  том,  что  они  барышничают
только для виду.
   Тем временем снова вышел офицер и протянул Кмицицу клочок  исписанной
бумаги.
   - Что это? - спросил пан Анджей.
   - Деньги, или то же, что деньги, - квитанция.
   - Где же мне заплатят?
   - На главной квартире.
   - А где главная квартира?
   - В Варшаве, - со злобной улыбкой ответил офицер.
   - Мы только за наличные торгуем. Как же так?  Что  же  это  такое?  -
взвыл старый Кемлич. - Царица небесная!
   Но Кмициц повернулся к старику и грозно на него поглядел.
   - Для меня, - сказал он, - слово коменданта те же деньги, а в Варшаву
мы с охотой поедем, там  у  армян  можно  отменных  товаров  достать,  в
Пруссии нам за эти товары дадут хорошие деньги.
   Когда офицер ушел, пан Анджей сказал в утешение Кемличу:
   - Молчи, шельма! Эти квитанции - самая лучшая грамота, мы с ними и до
Кракова доедем, всюду будем жаловаться, что нам не хотят платить.  Легче
сыр из камня выжать, чем деньги из шведов. Это-то мне и на руку! Немчура
думает, что обманул нас, а сам не знает, какую оказал нам услугу. А тебе
за лошадей я из собственной шкатулки заплачу, чтоб не понес ты убытку.
   Старик вздохнул с облегчением и  уже  только  по  привычке  некоторое
время скулил:
   - Обобрали, разорили, по миру пустили!
   Но пан Анджей рад был, потому что дорога перед ним была  открыта;  он
предвидел, что и в Варшаве ему не заплатят, а пожалуй, и вовсе нигде  не
отдадут денег, так что можно будет ехать себе вперед и  вперед,  искать,
будто бы на шведах обиды хоть у самого ихнего короля, который стоял  под