Виленский воевода взял письмо в руки и  перекрестил.  Он  всегда  так
делал, чтобы охранить себя от дурных вестей; затем, не вскрывая  письма,
стал тщательно его осматривать.
   И вдруг переменился в лице.
   - На печати герб Сапег! - воскликнул он. - Это от витебского воеводы.
   - Вскрывай скорее! - сказал Богуслав.
   Гетман вскрыл письмо и стал пробегать глазами,  то  и  дело  прерывая
чтение возгласами:
   - Он идет в Подляшье! Спрашивает, нет ли у меня поручений в  Тыкоцин!
Глумится надо мною!.. Еще того хуже, ты только послушай, что  он  пишет:
"Ты хочешь смуты, ясновельможный князь, хочешь еще одним мечом  пронзить
грудь матери-родины? Тогда приходи в Подляшье, я жду тебя и верю, что  с
божьей помощью собственной рукой покараю твою гордыню! Но  коль  есть  в
твоем сердце жалость к отчизне, коль совесть в  тебе  пробудилась,  коль
сожалеешь ты о прежних злодеяньях и  хочешь  искупить  свою  вину,  путь
перед тобою открыт. Вместо того чтобы  сеять  смуту,  созови  ополчение,
подними мужиков и ударь на шведов, покуда Понтус  ничего  не  ждет  и  в
усыпленье позабыл  о  бдительности.  Хованский  не  станет  чинить  тебе
препон, ибо до меня дошли слухи, что московиты сами замышляют  поход  на
Лифляндию, хоть держат  это  в  тайне.  А  буде  Хованский  вознамерится
что-либо  предпринять,  я  сам  наложу  на  него  узду,  и,  коль  смогу
довериться тебе, сам буду всячески помогать тебе спасти отчизну.  Все  в
твоих руках, ясновельможный князь, есть еще время стать на путь правый и
искупить вину. Тогда  выйдет  наявь,  что  не  корысти  ради  принял  ты
покровительство Швеции, но дабы отвратить неминуемое падение  Литвы.  Да
вразумит тебя бог, ясновельможный князь, о чем  ежедневно  молю  я  его,
хоть ты и винишь меня в ненависти.
   P. S. Слыхал я, будто с Несвижа снята осада, и князь  Михал,  исправя
разоренный   замок,   хочет   тотчас   соединиться   с   нами.   Смотри,
ясновельможный князь, как поступают достойные члены твоего рода, и с них
бери пример и при всех обстоятельствах помни, что пред тобою выбор".
   - Слыхал? - спросил князь Януш, кончив читать письмо.
   - Слыхал! Ну и что же ты? - бросил на Януша быстрый взгляд Богуслав.
   - Ведь это  ото  всего  отречься,  все  оставить,  своими  же  руками
разрушить все свои труды...
   - И  поссориться  с  могущественным  Карлом  Густавом,  а  изгнаннику
Казимиру обнять колени, и  прощенья  у  него  просить,  и  молить  снова
принять на службу, и пана Сапегу просить о заступничестве!
   Лицо Януша налилось кровью.
   - Ты заметил, как он пишет: "Искупи вину, и  я  прощу  тебя",  -  как
будто я ему подвластен!
   - Он бы не то написал, когда бы ему стали грозить шесть тысяч сабель.
   - И все-таки... - в угрюмой задумчивости проговорил князь Януш.
   - Что все-таки?
   - Для отчизны было бы, может, спасеньем  сделать  так,  как  советует
Сапега?
   - А для тебя? Для меня? Для Радзивиллов?
   Януш ничего не ответил; подперев руками голову, он думал.
   - Что ж, пусть будет так! - сказал  он  наконец.  -  Пусть  свершится
дело!
   - Что решил ты?
   - Завтра выступаю в Подляшье, а через неделю ударю на Сапегу.
   - Вот это Радзивилл! - сказал Богуслав.
   И они протянули друг другу руки.
   Через минуту Богуслав  отправился  спать.  Януш  остался  один.  Раз,
другой прошелся он тяжелым шагом по покою, наконец хлопнул в ладоши.
   Паж, прислуживавший ему, вошел в покой.
   - Пусть астролог через час  придет  ко  мне  с  готовым  чертежом,  -
приказал он.
   Паж вышел, а  князь  снова  заходил  по  покою  и  стал  читать  свои
кальвинистские  молитвы.  Затем  прерывистым  голосом,   задыхаясь,   он
тихонько запел псалом, глядя на звезды, мерцавшие на небосводе.
   В замке понемногу гасли огни; но, кроме астролога и князя,  еще  одно
существо бодрствовало у себя в покое, - это была Оленька.
   Стоя на коленях у своей постели, она сжимала руками голову и  шептала
с закрытыми глазами:
   - Смилуйся над нами! Смилуйся над нами!
   Первый раз после отъезда Кмицица она не  хотела,  не  могла  за  него
молиться.

ГЛАВА IX

   У Кмицица в самом деле  были  грамоты  Радзивилла  ко  всем  шведским
начальникам, комендантам и правителям, коими предписывалось  давать  ему
свободный  проезд  и  не  чинить   препятствий;   но   он   не   решался
воспользоваться ими. Он думал,  что  князь  Богуслав  еще  из  Пильвишек
разослал во все концы гонцов с предупреждением и приказом схватить  его.
Потому-то и принял он чужое имя и даже новую личину надел. Минуя Ломжу и
Остроленку, где шведы прежде всего могли получить приказ князя, он  гнал
лошадей с людьми на Пшасныш, откуда хотел  через  Пултуск  пробраться  в
Варшаву.
   Но и в Пшасныш он ехал окольным путем,  вдоль  прусской  границы,  на
Вонсошь, Кольно и Мышинец,  так  как  у  Кемличей,  досконально  знавших
тамошние леса и все  лесные  тропы,  были  свои  "дружки"  среди  курпов
, которые в случае надобности могли
прийти им на помощь.
   Почти вся приграничная полоса была  уже  захвачена  шведами;  но  они
занимали только крупные города, не отваживаясь углубляться  в  дремучие,
непроходимые леса, где обитал народ вооруженный,  охотники,  никогда  не
выходившие из пущи и столь дикие, что лишь  за  год  до  этого  королева
Мария Людвика повелела  соорудить  в  Мышинце  часовню  и  послала  туда
иезуитов учить обитателей пущи вере и смирять их нравы.
   - Чем дольше не встретим мы шведов, - говорил старый  Кемлич,  -  тем
лучше для нас.
   - В конце концов придется  же  встретиться  с  ними,  -  отвечал  пан
Анджей.
   - Под большим городом не страшно, там они побаиваются обижать  людей,
в  большом  городе  всегда  и  власти  и   комендант,   которому   можно
пожаловаться. Я уж обо всем  людей  расспросил,  знаю,  что  указы  есть
шведского короля народ не разорять и  не  своевольничать.  Но  маленькие