- Дело говоришь! Мы тут с тобой, Баська, пока похозяйничаем, и  будет
нам совсем не худо. Да и запасец кой-какой приготовить надо: вам  небось
и невдомек, что меды и вина нигде лучше, чем в пещерах, не сохраняются.

ГЛАВА XXII

   Володыевский сдержал слово  -  в  три  недели  закончил  строительные
работы и прислал отменный эскорт: сотню татар из хоругви  Ланцкоронского
и сотню Линкгаузовых драгун, которых привел пан Снитко, герба  Месяц  на
ущербе. Татарами командовал сотник Азья Меллехович,  родом  из  Литвы  -
совсем еще молодой, лет  двадцати  с  небольшим.  Он  привез  письмо  от
маленького рыцаря, который писал жене нижеследующее:
   "Возлюбленная моя Баська! Приезжай поскорее: без тебя я как без хлеба
и, ежели до того времени не  зачахну,  розовое  твое  личико  совершенно
зацелую. Людей посылаю предостаточно и офицеров  опытных,  однако  среди
всех выделяйте пана Снитко и в общество  свое  допустите,  ибо  он  bene
natus , и человек состоятельный, и к товариществу
принадлежит, Меллехович же, хоть и добрый солдат, но  бог  весть  какого
роду-племени. Нигде, кроме как у татар, он бы офицером не мог стать -  в
любой иной хоругви  всяк,  кому  не  лень,  ему  б  imparitatem    выказывал.  Обнимаю  тебя
крепко-прекрепко, рученьки и ноженьки твои целую. Фортецию я поставил из
кругляшей преотличную; очаги сложили на славу. У нас с  тобою  несколько
комнат в отдельном доме. Смолою везде пахнет, и  сверчков  тьма-тьмущая:
вечером как начнут свиристеть - собакам и тем не дают  спать.  Раздобыть
бы гороховину - в два счета проклятых можно вывести, да ты, верно, и так
прикажешь ею телеги выстлать. Стекла брать негде, окошки  затянули  пока
пузырями, но у пана Бялогловского  есть  среди  его  драгун  стекольщик.
Стекло можно взять в Каменце  у  армян,  только,  ради  бога,  осторожно
везите, чтоб не побилось. Светелку  твою  я  велел  домоткаными  коврами
обить, очень получилось славно. Разбойников, которых мы в лешицких  ярах
изловили, я приказал повесить; девятнадцать  уже  болтаются,  а  к  тому
времени, что ты приедешь, десятка три, думаю, наберется. Пан Снитко тебе
расскажет,  как  мы  тут  живем.  Вверяю  тебя  попечению  всевышнего  и
пресвятой девы, душа ты моя миленька".
   Бася, закончив читать, отдала письмо Заглобе, который,  пробежав  его
глазами, сразу стал оказывать пану Снитко знаки внимания  -  достаточно,
однако,  сдержанные,  дабы  тот  заметил,  что  перед  ним  воин   более
доблестный, нежели он сам, и вообще важная особа, лишь из любезности  до
него снизошедшая. Впрочем, Снитко был человек доброго и веселого нрава и
притом рьяный  служака,  всю  жизнь  провоевавший.  К  Володыевскому  он
относился с огромным почтением,  а  на  пана  Заглобу  поглядывал  снизу
вверх, осознавая свою малость перед лицом столь славного мужа.
   Меллехович при  чтении  письма  не  присутствовал:  отдав  пакет,  он
поспешно вышел якобы взглянуть на  своих  татар,  а  на  самом  деле  из
опасения, как бы ему не было велено отправиться в людскую.
   Заглоба, однако, успел к нему присмотреться, пану  же  Снитко,  помня
слова Володыевского, сказал:
   - Рады тебя видеть, сударь! Милости просим!.. Пан Снитко...  как  же,
слыхал... герба Месяц на ущербе! Просим,  просим!  Достойный  род...  Но
татарин этот... как его там?
   - Меллехович.
   - Меллехович этот чего-то волком смотрит.  Михал  пишет,  он  человек
сомнительного происхождения, что как раз и удивительно: все наши  татары
- шляхта, хоть и нехристи. В Литве я цельные деревни таких видал. Там их
называют липеками, а здешние именуются черемисами. Долгие годы они верно
служили Речи Посполитой в благодарность  за  хлеб,  но  уже  во  времена
крестьянского мятежа многие подались к Хмельницкому, а теперь, я слыхал,
с  ордой  снюхались...  Меллехович  этот  волком  смотрит...  Давно  пан
Володыевский его знает?
   - Со времени последней экспедиции  ,  -  ответил  Снитко,
пряча ноги под табурет, - когда мы с паном Собеским против  Дорошенко  и
орды выступили и всю Украину прошли.
   - Последняя экспедиция! Я в ней участвовать не  смог,  поскольку  пан
Собеский мне иную миссию поверил, хотя потом первым без меня заскучал...
А твой, сударь, герб - Месяц на ущербе? Милости просим... Откуда же  он,
Меллехович этот?
   - Он себя называет литовским татарином,  но  странно,  что  никто  из
липеков  прежде его не знал, хотя  он  именно  в  их  хоругви
служит. Ex quo    слухи  о  его  темном  происхождении,
каковым даже весьма тонкие его манеры распространяться не мешают. Солдат
он, впрочем, превосходный, только очень уж неразговорчив. Под  Брацлавом
и под Кальником   множество  услуг  нам  оказал,  отчего  пан
гетман и назначил его сотником, несмотря на то, что в хоругви  он  самый
младший.  Татары  чрезвычайно  его  любят,  но  у  нас  он  доверием  не
пользуется. Почему? Да потому, что  угрюм  очень  и,  как  ваша  милость
справедливо изволил заметить, волком смотрит.
   - Но если он добрый солдат и кровь  проливал,  -  вмешалась  Бася,  -
надлежит его в наше общество допустить, чего и супруг мой  в  письме  не
возбраняет.
   Тут она обратилась к пану Снитко:
   - Ваша милость позволит?
   - Твой покорный слуга, сударыня-благодетельница! - воскликнул Снитко.
   Бася скрылась за дверью, а Заглоба, отдуваясь, спросил у гостя:
   - Ну, а как тебе, сударь, показалась пани полковница?
   Старый солдат вместо ответа  обеими  руками  схватился  за  виски  и,
откинувшись на стуле, повторил несколько раз:
   - Ай! Ай! Ай!
   После чего, выпучив глаза, зажал широкой ладонью рот и умолк,  словно
устыдившись своих восторгов.
   - Марципан, а? - сказал Заглоба.
   Меж  тем  "марципан"  вновь  появился  в   дверях,   ведя   с   собой
нахохлившегося, точно дикая птица, Меллеховича, и говоря:
   - Рады с тобой познакомиться, сударь.  Мы  много  наслышаны  о  твоей
отваге и воинских подвигах: и муж писал, и пан  Снитко  рассказывал.  Не
откажись с нами побыть; сейчас и на стол подадут.
   - Милости просим, присаживайся, сударь! - подхватил Заглоба.
   Угрюмое, хоть и красивое лицо молодого татарина так и не  прояснилось
полностью, однако можно было заметить, он благодарен за радушный прием и
за то, что его не отослали в людскую.
   Бася же нарочно старалась быть с  ним  полюбезнее,  мгновенно  угадав