догадалась, кто приехал, и, наспех накинув платье, сбежала вниз,  смеясь
и плача от радости; возгласам, объятьям, расспросам,  милой  болтовне  и
смеху не было конца.
   Пан Володыевский не сводил глаз с двери, за которой скрылась  Бася  и
откуда вот-вот должна была появиться Кшися, светящаяся  тихой  радостью,
оживленная, с блестящими глазами, с незаплетенной  в  спешке  косой,  но
гданьские часы, стоявшие в столовой, мерно  тикали,  время  шло,  подали
ужин, а дорогая его сердцу девушка все не появлялась.
   Наконец вышла Бася, но одна, серьезная и какая-то пасмурная,  подошла
к столу и, придерживая рукой свечу, сказала пану Маковецкому:
   - Кшися к ужину не выйдет, нездорова  она,  и  просит  вас,  дядюшка,
подойти к дверям, ваш голос услышать хочет.
   Пан Маковецкий тотчас же встал и вышел, а следом за ним и Бася.
   Маленький рыцарь нахмурился и грозно сказал:
   - Вот уж не думал, что сегодня не увижу панну Кшисю. Правда  ли,  что
она расхворалась?
   - Да полно! Здоровехонька, - отвечала пани Маковецкая, - но только не
до нас ей.
   - Отчего вдруг?
   - А разве почтеннейший пан Заглоба не говорил тебе о ее намереньях?
   - О каких намереньях, бога ради?
   - В монастырь уйти надумала.
   Пан Михал заморгал глазами, как человек, который  не  расслышал,  что
ему говорят, потом изменился в лице, встал, снова сел; в одно  мгновенье
на лбу его выступил пот, он отирал его  рукавом.  В  комнате  воцарилась
гробовая тишина.
   - Михал! - позвала его сестра.
   Он окинул  блуждающим  взором  ее,  пана  Заглобу  и  вдруг  произнес
страшным голосом:
   - Уж не проклятье ли надо мною?
   - Михал, побойся бога! - воскликнул Заглоба.

ГЛАВА XVIII

   Этим возгласом маленький рыцарь полностью выдал тайну своего  сердца,
и, когда он, сорвавшись  с  места,  стремительно  покинул  комнату,  пан
Заглоба и пани Маковецкая долго глядели друг  на  друга  в  изумлении  и
тревоге. Наконец пани Маковецкая сказала:
   - Ради бога, сударь, умоляю, ступайте к нему, уговорите,  утешьте,  а
не то я пойду.
   - Не делайте этого, голубушка, - отвечал Заглоба, - не мы там  нужны,
а Кшися, а нет ее, лучше его в одиночестве оставить, слова утешения,  не
ко времени сказанные, лишь тоску нагнать способны.
   - Теперь и младенцу  ясно,  что  он  в  Кшисю  влюблен.  Кто  бы  мог
подумать! Я всегда замечала, что он  ее  компании  рад,  но  чтоб  такие
страсти...
   - С готовым решением сюда приехал и в этом свое счастье видел, а  тут
на тебе - гром среди ясного неба.
   - Так что же он об этом никому не сказал ни словечка  -  ни  мне,  ни
вам, ни самой Кшисе? Может быть, она тогда бы и не придумала такое.
   - Сам не пойму, -  отвечал  Заглоба,  -  он  мне  доверял,  как  отцу
родному, на мой разум больше, чем на свой собственный  надеялся,  а  тут
молчок. Впрочем, сказал как-то, что Кшися ему друг.
   - Ох и скрытный!
   - А вы, почтеннейшая, хоть и сестра ему, а не знаете его вовсе. Да  у
него все помыслы, как глаза у карася, на самом виду. Открытая  душа.  Но
на этот раз обошел он нас, что верно, то верно. Впрочем,  можете  ли  вы
поручиться, что у них с Кшисей объяснения не было?
   - Пречистая дева! Кшися сама себе хозяйка, мой муж, ее опекун, всегда
говорил  ей:  "Был  бы  только   человек   достойный   и   происхождения
благородного, а за богатством не гонись". Если бы Михал перед отъездом с
нею объяснился, она бы сказала: "Да!" или "Нет!" - и дело было бы ясное.
   - Верно, это его как громом поразило. Вы, почтеннейшая, женским своим
чутьем все как есть угадали! Ваша правда!
   - Что там правда! Тут умный совет нужен!
   - Пусть на Басе женится.
   - Но ведь та ему милее... А впрочем... Кабы мне раньше  такое  на  ум
взбрело.
   - Жаль, что не взбрело.
   - Где уж мне... Если такому Соломону, как ваша милость, не взбрело!
   - А вы, достопочтенная, откуда знаете?
   - Вы ведь за Кетлинга ее сватали.
   - Я? Бог свидетель, никого я  не  сватал.  Говорил,  что  он  на  нее
поглядывает, и это чистая правда,  говорил,  что  Кетлинг  кавалер  хоть
куда, и это правда, но сватать не сватал, это женское дело. У меня  дела
поважнее, добрая половина Речи Посполитой моим умом  живет.  Есть  ли  у
меня время о чем ином помышлять, когда я о благе de  publicis   думаю. Ложку каши иной раз ко рту поднести некогда.
   - Ну тогда остается нам  только  уповать  на  милость  господню.  Но,
однако, я со всех сторон слышу: пан Заглоба - голова.
   - И как им болтать не надоело. Пусть оставят голову мою  в  покое.  А
впрочем, совет дам, и не один, а два. Один  -  пусть  Михал  женится  на
Басе, другой - пусть Кшися изменит свое решение. Решение еще не обет!
   Тут появился и пан Маковецкий, которому  жена  тотчас  все  выложила.
Старый шляхтич был озадачен. Михала он любил и уважал  от  души,  но  не
знал, что придумать.
   - Если Кшися упрется, - сказал он, потирая  лоб,  -  отговаривать  ее
грех!..
   - Упрется, непременно упрется! - отвечала тетушка. - Я ее знаю.
   - И что это Михал надумал, - заметил стольник, - взял и уехал, ничего
не сказав. Ведь эдак невзначай и кто другой мог ему дорогу перебежать.
   - Тогда бы она не помышляла о монастыре, - отвечала  ему  супруга.  -
Ведь она в выборе своем вольна.
   - И то верно! - согласился стольник.
   Между тем Заглоба учуял подвох. Если бы он  только  знал  про  тайный
сговор  Кшиси  с  Володыевским,  то,  разумеется,  давно  бы  обо   всем
догадался, но пока бродил как в тумане.
   Однако быстрый его ум  уже  проникал  сквозь  завесу,  казалось,  еще
немного, и он разгадает причины таинственного поведения Кшиси и отчаяния
Володыевского.
   Чутье подсказывало ему, что здесь замешан Кетлинг. Для  подтверждения