Тут ксендз подканцлер собрался было  уходить,  но  Заглоба  остановил
его:
   - Э нет, святой отец, я  еще  не  все  сказал.  Я  хотел  бы  воздать
благодарность всевышнему за то, что перстень с печаткой теперь  в  таких
руках, что людские сердца податливей воска делают.
   - О чем вы, сын мой? - удивленно спросил подканцлер.
   - А еще я хочу, чтоб вы знали, святой отец,  юный  князь  мне  самому
пришелся по сердцу, потому что я отца его почитал и любил и, было  дело,
под его началом дрался вместе с друзьями моими, и они тоже  возрадуются,
что имеют случай изъявить сыну всю ту любовь, что к батюшке его  питали.
Потому-то я и готов за этого претендента не щадя живота своего биться  и
еще сегодня потолкую с паном подкоморием  Кшицким  ,  давним
моим приятелем, человеком знатным, которого вся шляхта  почитает,  да  и
трудно было бы его не любить. Оба мы  будем  делать  все,  что  в  силах
наших. Бог даст, труды наши не останутся втуне.
   - Пусть ангелы господни осеняют ваш путь, сын мой, -  отвечал  ксендз
подканцлер, - коли так, ничего более и не надобно.
   - Кроме благословения вашего. И еще одного лишь мне  хотелось,  чтобы
вы, святой отец, не подумали обо мне так: "Свои собственные desiderata я
ему внушил, вдолбил этому дурню, что, дескать, это  он  сам  кандидатуру
князя Михала invent , иными  словами  говоря,  попался
дурачок на крючок... Святой отец! Я за князя Михала стою, потому что  он
мне самому по нраву пришелся, вот в чем соль! И  вашей  милости,  как  я
погляжу, - тоже. Вот в чем соль! Я за него -  ради  княгини-вдовы,  ради
друзей, ради веры в столь быстрый разум,  явивший  нам  сейчас  истинную
Минерву. - Тут пан Заглоба слегка поклонился подканцлеру. - Но не оттого
вовсе, что как дитя малое дал себя уговорить, будто это собственное  мое
желание, и не оттого, наконец, что дурень я последний,  а  потому,  что,
коли кто мудрый мудрое слово скажет, старый пан  Заглоба  ответить  рад:
"Быть посему!"
   Тут старый шляхтич еще  раз  склонился  в  поклоне  и  умолк.  Ксендз
подканцлер сначала было смутился, но, видя доброе настроение шляхтича  и
то, что дело  приняло  такой  удачный  оборот,  рассмеялся  от  души  и,
схватившись за голову, стал повторять:
   - Улисс, ни дать ни взять Улисс! Ах, сын мой, коли хочешь доброе дело
сделать, политику соблюдать надобно, но с  вами,  как  поглядишь,  лучше
сразу перейти к сути. До чего же вы мне по нраву пришлись!
   - Точь-в-точь как мне князь Михал пришелся!
   - Да пошлет вам господь здоровья! Хо-хо! Преподали вы мне урок, ну да
я не в обиде. Вас на мякине не проведешь... Буду рад, коли сей перстенек
напоминанием о нашем colloquium  вам послужит.
   - Полно, - отвечал Заглоба, - пусть перстенек остается на месте...
   - Прошу вас, ради меня...
   - Ни боже мой! Ну разве что в другой раз... после избрания...
   Ксендз подканцлер понял его слова, не настаивал больше и с  довольной
улыбкой удалился.
   Пан Заглоба проводил до самых ворот и, возвращаясь, повторял:
   - Хо! Неплохо я его проучил! Ты умен,  но  и  я  не  дам  промашки!..
Однако честь мне оказана, и  немалая!  Теперь  в  эти  ворота  все  чины
пожалуют один за другим... Хотел бы я знать, что об этом  наши  сударыни
думают?
   Сударыни и впрямь не могли опомниться от изумления и глядели на  него
как на героя, особенно пани Маковецкая.
   - Ну и мудрец же вы,  ваша  милость,  -  воскликнула  она,  -  чистый
Соломон!
   А он, довольный, отвечал:
   - Кто-кто, голубушка? Дай срок, увидишь тут и гетманов, и  епископов,
и сенаторов; еще  и  отмахиваться  от  них  будешь,  разве  за  портьеру
спрячешься...
   Разговор был прерван появлением Кетлинга.
   - А ты, Кетлинг, нуждаешься в протекции? -  воскликнул  пан  Заглоба,
исполненный важности.
   - Нет! - ответил рыцарь с грустью. - Протекции мне не нужны, я  снова
еду, и надолго.
   Заглоба поглядел на него внимательно.
   - А отчего вид у тебя такой, словно только-только с креста сняли?
   - Потому как ехать надобно.
   - Далеко?
   - Получил я письмо из Шотландии от давних  друзей  семейства  нашего.
Дела требуют моего присутствия, уезжаю, может, и надолго... Жаль  мне  с
вами, друзья мои, расставаться, но увы!
   Заглоба шагнул на середину комнаты,  глянул  на  пани  Маковецкую,  а
потом поочередно на барышень и спросил:
   - Слыхали? Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь!

ГЛАВА XVI

   Услышав весть об отъезде Кетлинга, пан Заглоба хоть  и  удивился,  но
поначалу не  заподозрил  худого:  легко  было  поверить,  что  Карл  II,
припомнив услуги, оказанные семьей Кетлинга трону  во  времена  недавних
волнений, решил теперь щедро вознаградить  последнего  потомка  знатного
рода. Такая версия казалась весьма правдоподобной.  Кетлинг  к  тому  же
показал пану Заглобе заморские  письма,  чем  окончательно  рассеял  все
сомнения.
   Но отъезд этот угрожал всем планам старого шляхтича, с тревогой думал
он о будущем.
   Судя по письму,  Володыевский  должен  вот-вот  вернуться,  размышлял
Заглоба, а там в степи вольные ветры его тоску давно разогнали. Вернется
он молодцом и с ходу сделает предложение панне Кшисе, к которой  как  на
грех явную слабость питает, Кшися, разумеется, даст согласие  -  как  же
такому кавалеру и  притом  брату  пани  Маковецкой  отказать,  а  бедный
любимый гайдучок останется на мели.
   Со свойственным старым людям упрямством пан Заглоба решил настоять на
своем и устроить Басино счастье. Как ни отговаривал его пан  Скшетуский,
как ни пытался он сам себя порой урезонить,  все  было  тщетно.  Правда,
случалось, он давал себе зарок  угомониться,  но  потом  с  еще  большей
страстью возвращался к мысли о сватовстве. По целым дням размышлял он  о
том, как бы все половчее устроить; придумывал хитроумные ходы и  уловки.
И до того входил в роль, что когда, как ему  казалось,  дело  сладилось,
громко восклицал: