мыша кусочком сала, приманивал... Но это все по доброте  сердечной.  Что
мне старому до ваших дел? От чистого сердца  старался,  ей-богу!..  А  в
сваты не набиваюсь, коли и хотел бы сосватать кого, с себя  бы  начал...
Дай поцелуемся на прощанье, и прости, ежели обидел...
   Кетлинг заключил пана Заглобу в объятья, тот расчувствовался и  велел
подать бутылку вина, приговаривая:
   - Теперь по случаю отъезда каждый день не грех осушить по бутылке.
   Осушили бутылку, после чего Кетлинг, простившись, ушел.  А  вино  меж
тем взбодрило дух старого рыцаря, он снова принялся размышлять о Басе, о
Кшисе,  о  Володыевском,  о   Кетлинге;   соединял   сердца,   примирял,
благословлял и, наконец, соскучившись по своим любимицам, сказал себе:
   - Пойду посмотрю, что-то там мои козочки поделывают.
   Барышни сидели в дальнем покое, по ту  сторону  сеней,  и  шили.  Пан
Заглоба поздоровался с ними, прошелся из угла в угол, еле волоча ноги  -
они ему особливо после опрокинутой сулейки служили не слишком  исправно.
Прохаживаясь, старик поглядывал на  барышень.  Они  сидели  рядышком,  и
светлая головка Баси касалась темной Кшисиной головы.  Бася  следила  за
ним взглядом, а Кшися вышивала, да с таким  усердием,  что  только  знай
мелькала игла.
   - Гм! - подал голос Заглоба.
   - Гм! - повторила Бася.
   - Не дразни меня, я нынче сердитый.
   - Ох, кабы мне головы не лишиться! - с притворным испугом воскликнула
Бася.
   - Не трещи, трещотка! Лучше за язычок свой побойся!
   Промолвив это, пан Заглоба подошел к девицам вплотную и, уперев  руки
в боки, спросил в лоб:
   - Пойдешь за Кетлинга? Присылать сватов?
   - Хоть пятерых! - воскликнула Бася.
   - Цыц, егоза, не о тебе речь! Кшися, с  тобой  разговор!  Пойдешь  за
Кетлинга?
   Кшися слегка  побледнела,  хотя  поначалу  тоже  было  подумала,  что
Заглоба не ее, а Басю  спрашивает;  оторвав  от  вышиванья  взгляд,  она
посмотрела на старика своими ясными темно-голубыми глазами.
   - Нет! - отвечала она спокойно.
   - Ну что же, коротко и ясно! И на том спасибо. Как  угодно  будет!  А
почему это вдруг такая к нему немилость?
   - Потому что я ни за кого не пойду!
   - Кшися! Кому другому сказки сказывай! - воскликнула Бася.
   - А отчего это, позвольте спросить, столь явное к браку небрежение? -
продолжал расспросы пан Заглоба.
   - В монастырь пойду, - отвечала Кшися.
   И такая печаль и решимость были в ее голосе,  что  ни  Бася,  ни  пан
Заглоба ни на мгновенье не приняли слова ее за шутку.
   Их оторопь взяла, и они долго в изумлении глядели то друг  на  друга,
то на Кшисю.
   - Гм! - первым отозвался пан Заглоба.
   - В монастырь пойду! - кротко повторила Кшися.
   Бася глянула на нее, и вдруг руки ее обвились вокруг Кшисиной шеи,  а
румяные губы коснулись Кшисиной щеки.
   - Кшися! - воскликнула она. - Скажи, скажи, что это неправда, что  ты
нарочно  все  это  выдумала!  А  то  разревусь,  ей-ей,  разревусь,  вот
увидишь...

ГЛАВА XVII

   После свидания с  Заглобой  Кетлинг  заглянул  к  пани  Маковецкой  и
объяснил ей, что из-за неотложных дел своих должен остаться в городе,  а
быть может, перед большим путешествием, заехать на  несколько  недель  в
Курляндию, и потому не сможет сам  принять  столь  любезную  его  сердцу
гостью в своей усадьбе. Он умолял, чтобы она, как и прежде, считала  дом
его своим и жила там и далее, дожидаясь мужа и пана Михала, тем паче что
выборы скоро. Не желая, чтобы домик пустовал безо  всякой  пользы,  пани
Маковецкая согласилась.
   После этого разговора Кетлинг  исчез  и  не  появлялся  больше  ни  в
гостинице, ни в усадьбе, куда вскорости вновь переехала пани  Маковецкая
с барышнями. Но одна только Кшися чувствовала  его  отсутствие:  у  пана
Заглобы выборы были на уме, а Бася с тетушкой день-деньской толковали  о
Кшисином решении уйти в монастырь.
   Пани Маковецкая не смела отговаривать Кшисю от  столь  важного  шага,
полагая, что едва  ли  и  ее  муж  отважится  на  такое:  в  те  времена
считалось, что препятствовать подобным  решениям  грех  и  богопротивное
дело.
   Один только пан Заглоба при всей своей набожности  мог  бы,  пожалуй,
сказать что-нибудь супротив, если бы его это хоть  чуточку  трогало,  но
его это ничуть не трогало, и он тихо выжидал, радуясь в душе, что все  к
лучшему и Кшися не будет стоять на дороге его любимого гайдучка.  Теперь
пан Заглоба уверовал наконец, что его тайные планы сбудутся, и  со  всей
страстью занялся подготовкой к выборам; он частенько навещал съехавшуюся
в  столицу  шляхту,  а  не  то  проводил  время  в  беседах  с  ксендзом
Ольшовским,  которого  в  конце  концов   полюбил,   став   его   верным
наперсником.
   После каждой беседы с ним он возвращался домой  все  более  страстным
приверженцем Пяста и все более яростным недругом чужеземцев. Помня слова
ксендза подканцлера, он не лез на рожон, но не проходило дня, чтобы  ему
не удалось склонить кого-нибудь в пользу своего кандидата,  и  случилось
так, как оно частенько бывает: Заглоба вошел в азарт, забыв обо всем  на
свете, разумеется, кроме желания просватать Басю за Володыевского.
   А меж тем время избрания близилось.
   Уже весна освободила из ледяных  оков  реки,  подули  теплые  сильные
ветры, от дыхания которых на деревьях распускаются листья, а если верить
примете, рассыпаются  цепочки  ласточек,  чтобы  потом  в  любую  минуту
вынырнуть  на  ясный  солнечный  свет  из  холодной  бездны.  Вместе   с
ласточками и другими перелетными птицами поспешили на торжества и гости.
   Первыми слетелись купцы, которым такой съезд  сулил  немалые  барыши,
ведь народу, если считать вельмож с их двором, шляхту,  слуг  и  войско,
собиралось эдак с полмиллиона. Были здесь и англичане,  и  голландцы,  и
немцы, и москали, понаехали татары, турки, армяне и даже персы,  привезя
с собою сукна, полотно, ткани  дамасские,  парчу,  меха,  драгоценности,
благовония и всевозможные сладости. В  городе  и  в  слободах  сколотили