- Да благословит вас бог, дети мои!
   Но теперь-то он видел, что строит замки на песке. И,  махнув  на  все
рукой, решил положиться на волю божию,  понимая,  что  едва  ли  Кетлинг
предпримет до отъезда решительный шаг и объяснится с Кшисей.
   Любопытства ради Заглоба  решил  напоследок  выспросить  у  Кетлинга,
когда он собирается ехать и что еще хотел бы предпринять, перед тем  как
покинет Речь Посполитую. Стараясь  вызвать  Кетлинга  на  откровенность,
Заглоба сказал с озабоченной миной:
   - Ничего  не  попишешь!  Ты  сам  себе  господин,  не  стану  я  тебя
отговаривать, скажи только, когда в наши края вернуться намерен.
   - Откуда мне знать, что меня ждет  -  какие  труды  и  какие  тяготы?
Вернусь, коли смогу, останусь навсегда, коли придется...
   - Увидишь, все равно тебя к нам потянет.
   - Дай-то боже, чтобы и могила моя была здесь, на этой земле, что дала
мне все, о чем помышлять можно.
   - Вот видишь, в иных краях чужестранец  вечно  пасынком  остается,  а
наша земля-матушка руки к нему тянет и на груди своей согреть готова.
   - Правда! Истинная правда. Но, видно, не  судьба.  На  старой  родине
моей все я могу обрести, все, кроме счастья.
   - Хо! Говорил я тебе, братец, останься  с  нами,  женись,  да  ты  не
послушал. Был бы женат, непременно бы к нам  вернулся,  разве  что  жену
через водные стихии переправить решился,  чего  не  советую.  Говорил  я
тебе! Да не слушал ты старика!
   Сказав это, пан Заглоба снова  метнул  взгляд  на  Кетлинга,  но  тот
по-прежнему сидел молча, опустив голову и глядя в землю.
   - Ну и что ты скажешь на это, братец? - помедлив  немного,  промолвил
Заглоба.
   - Не было к тому повода никакого, - уныло отвечал рыцарь.
   - А я говорю, был! А если нет, то отныне не  перепоясать  мне  больше
этим вот поясом своего брюха. Кшися достойный предмет, и ты ей мил.
   - Дай бог, чтобы и впредь так было, даже если и моря нас разделят.
   - Ты что-то еще сказать хотел?
   - О нет, ничего боле!
   - А с нею ты объяснился?
   - Об этом ни слова! Мне и без того уезжать тяжко.
   - Кетлинг, хочешь, я за тебя объяснюсь, пока не поздно?
   Кетлинг, помня, как молила его Кшися  держать  их  чувства  в  тайне,
подумал, что, быть может, доставит ей радость, коли, не упуская  случая,
вслух от них отречется.
   - О нет, сударь, - сказал он, - в этом нет никакого проку, я это знаю
и посему сделал все, чтобы избавиться от  пустых  мечтаний,  а  впрочем,
спрашивай, коли надеешься на чудо!
   - Гм! Если ты сам от нее избавиться постарался, тут и впрямь никто не
поможет. Только, признаться, я  полагал,  что  ты  рыцарь  похрабрее,  -
сказал Заглоба с горечью.
   Кетлинг встал и, воздев руки к небу, с жаром произнес:
   - Что толку мечтать о прекрасной  звезде  на  небе?  Мне  до  нее  не
достать, и она ко мне спуститься не может. Горе тому, кто вотще о златой
луне вздыхает!
   Тут пан Заглоба засопел от гнева. У него даже дух перехватило,  и  он
долго не мог промолвить ни слова, наконец, поостыв немного, пропыхтел:
   - Послушай, дружок, не считай меня дурнем и,  коли  истиной  угостить
хочешь, знай, что даешь ее человеку, который не  беленой,  а  хлебом  да
мясом привык кормиться. Если я скажу сейчас, что шапка моя  -  луна,  до
которой не дотянуться, придется  мне  с  голой  лысиной  разгуливать,  и
мороз, как злая собака, будет меня за уши  хватать.  Я  таких  истин  не
приемлю, потому что знаю, девка эта сейчас рядом в задней комнате сидит,
она ест и пьет, как все люди,  а  когда  ходит,  ногами  перебирает;  на
морозе у нее нос краснеет, в жару ей жарко, когда комар ее укусит  -  ей
почесаться охота, а на луну она только тем похожа,  что  без  бороды.  А
если на твой лад рассуждать, то любая  баба  астролог  великий!  Что  же
касается Кшиси, то смотри, если ты на нее не глядел, не сулил ей  ничего
- твое дело, но если ты голову девке вскружил, а теперь  говоришь  "луна
златая" и сбежать норовишь, значит, честь свою, равно как и разум, любой
пищей накормить способен. Вот в чем соль!
   - Не сладко, а горько во рту у  меня  от  пищи,  которой  питаюсь,  -
отвечал ему Кетлинг. - Еду я потому, что так  суждено,  а  не  спрашиваю
потому, что не о чем. Но вы, ваша милость, судите обо мне  ложно.  Видит
бог, ложно!
   - Кетлинг! Ты человек честный, я это знаю, только что вы за  люди,  в
толк не возьму. В наше время парень шел к  девке  и  говорил  ей  прямо:
"Хочешь - будь моей женою, а не хочешь - бог с тобою". И никакого тумана
не было. А тот, кто сам искусством красноречия не владел, посылал вместо
себя кого-нибудь  побойчее.  Я  свои  услуги  тебе  предлагал  и  сейчас
предлагаю. Пойду... спрошу, ответ тебе доложу, а ты решай -  ехать  тебе
или оставаться...
   - Поеду! Иначе быть не может и не будет!
   - Поедешь - вернешься.
   - Нет! Сделай  одолжение,  ни  слова  больше  об  этом.  Коли  хочешь
полюбопытствовать, спроси, но меня не вмешивай...
   - О боже! Неужто ты уже спрашивал?
   - Ни слова о ней! Умоляю!
   - Добро, посудачим о погоде... Будьте вы неладны с  вашими  манерами!
Ты должен ехать, а я здесь проклинать все на свете!
   - Прощайте, ваша милость, мне пора!
   - Погоди! Погоди! Дай остыну немного! Кетлинг, друг! Когда едешь?..
   - Как только с делами покончу. Хотел бы из Курляндии  своей  доли  от
аренды дождаться, а поместье, в котором  мы  жили,  я  бы  продал,  коли
охотник найдется...
   - Пусть Маковецкий купит, а не то Михал! Помилуй бог!  Неужто  так  и
уедешь, с Михалом не простившись?
   - Рад был бы с ним проститься.
   - Он вот-вот будет! Ей-богу! Может, он вас с Кшисей сведет...
   Тут пан Заглоба умолк, охваченный смутной тревогой.
   "Удружить я Михалу старался, да, видать, нечистый меня попутал,  того
и гляди, у Кетлинга с Михалом discordia   получится,
нет уж, пусть шотландец отправляется подобру-поздорову".
   Потирая лысину, пан Заглоба сказал:
   - Толковал я с тобой о том о сем, потому как добра тебе желаю.  Люблю
от души, вот и стараюсь любыми средствами  удержать,  даже  Кшисей,  как