- Напиши тотчас же пану Собескому, якобы новости ему сообщаешь,  а  в
конце припиши, что coram  близящейся войны ты хотел
бы, из любви к нему, остаться при его особе и в поле сражаться.  Бог  ты
мой! Отличная мысль!  Во-первых,  куда  же  это  годится,  чтобы  такого
наездника, как ты,  за  крепостной  стеною  держать,  вместо  того  чтоб
послать его в поле, а во-вторых, после такого  письма  гетман  еще  пуще
тебя возлюбит и захочет оставить  при  себе.  Верные  солдаты  ему  тоже
нужны... Слушай, оборона Каменца генералу подольскому славу принесет,  а
ты в поле гетману славы прибавишь. Не бойся!  Гетман  генералу  тебя  не
отдаст!.. Кого другого бы отдал,  но  тебя  и  меня  не  отдаст!..  Пиши
письмо! Напомни ему о себе! Ха! Смекалка моя, однако ж, лучшего достойна
применения! Михал, выпьем по такому случаю? Пиши письмо!
   Володыевский  и  вправду  очень  обрадовался;  он  обнял  Заглобу  и,
поразмыслив, сказал:
   - И ни бога, ни отчизны, ни гетмана я не обману, в  поле  я  ведь  на
многое способен. Спасибо тебе, сударь, от всего сердца!  Я  тоже  думаю,
гетман захочет, чтобы я у него под рукою  был,  после  такого  письма  в
особенности. А чтобы  и  от  Каменца  не  отказываться,  знаешь,  что  я
надумал? Отряд пехоты на свой кошт снаряжу и в Каменец его направлю. И о
том напишу сейчас гетману.
   - Еще лучше! Но откуда же ты людей возьмешь?
   - А у  меня  в  погребах  человек  сорок  разбойников  да  грабителей
отсиживается, их и возьму.  Баська  многажды,  бывало,  меня  упрашивала
разбойников не вешать, а жизнь им даровать - и в солдаты. Да я не  хотел
- для пущей острастки. А нынче война  на  носу,  все  можно.  Парни  они
жестокие, пороху понюхали. Да еще объявлю при этом: кто по своей воле из
яров и укрытий в полк  завербуется,  тому  простятся  былые  разбойничьи
дела. Человек сто, я думаю, наберется. И Баська довольна будет.  Великую
тяжесть ты, сударь, с души моей снял...
   В тот же день маленький рыцарь отправил нового посланца к гетману,  а
разбойникам объявил, что удостоит их милости и дарует им жизнь, коли они
в пехоту наймутся. Те с радостью согласились и обещали привести с  собою
других. Бася обрадовалась безмерно.  Из  Ушиц,  Каменца,  откуда  только
можно  было,  доставили  портных  -  шить  мундиры.  Бывшие   разбойники
проходили муштру на хрептевском майдане, а  Володыевский  был  счастлив,
что сможет и с неприятелем в открытом поле сразиться, и жену уберечь  от
опасностей осадной жизни, и при этом Каменцу и отчизне верно послужить.
   Прошло несколько недель, когда однажды к вечеру воротился посланец  с
письмом от гетмана Собеского.
   "Любезный и милый сердцу Володыевский, - писал гетман. - За  то,  что
ты столь прилежно вести мне шлешь, я и отчизна весьма  тебе  благодарны.
Война неизбежна. У меня тоже есть сведения, что на Кучункаурах стоят уже
несметные полчища, с ордою будет тысяч триста. Орда двинется со  дня  на
день. Для султана всего  важнее  Каменец.  Изменники-татары  все  дороги
туркам покажут и все подходы к Каменцу. Питаю надежду, что  этого  змия,
сына Тугай-беева, бог отдаст в твои руки либо в руки Нововейского, коему
искренне в горе его соболезную. Quod attinet  того,  чтобы  ты  при  мне
находился, видит бог, как был бы  я  рад,  да  невозможно  это.  Генерал
подольский после выборов не больно-то  ко  мне  благоволил,  я  же  хочу
послать ему наилучшего солдата, ибо каменецкая твердыня для меня  -  что
зеница ока. Там сберется множество воинов, всего  раз  или  два  в  огне
побывавших: это как если бы кто пищу диковинную  единожды  отведал,  кою
впоследствии всю жизнь вспоминает; таких же, которые как  хлеб  насущный
ее вкушали и ценным советом могли бы послужить, там недохват, а  коли  и
найдутся, то без должного авторитета. Оттого  я  тебя  туда  и  посылаю;
Кетлинг, правда, солдат хороший, но не столь все же знаменит, а на  тебя
обращены будут взоры всех тамошних обывателей, и я так думаю, что,  хотя
командование в других руках останется, тебя, однако, чтобы ты ни сказал,
охотно послушают. Опасной может быть служба в Каменце, да  не  в  первой
нам мокнуть под дождем, от которого иные прячутся. Слава  и  благодарная
память - этой  награды  нам  довольно,  а  наиглавнейшее  -  отчизна,  к
спасению коей побуждать тебя нет, я думаю, необходимости".
   Письмо  это,  прочитанное  в  кругу   офицеров,   произвело   большое
впечатление, - все они предпочли бы в открытом  поле  сражаться,  нежели
внутри крепостных стен. Володыевский потупил голову.
   - Что думаешь, Михал? - спросил Заглоба.
   Тот поднял уже умиротворенное свое лицо и  ответил  спокойно,  словно
вовсе не был обманут в надеждах:
   - В Каменец пойдем... Что тут думать?
   И могло показаться, что никакие иные мысли ему не приходили на ум.
   Минуту спустя, однако, он встопорщил усики и сказал:
   - Гей! Други милые, пойдем в Каменец, но не отдадим  его,  разве  что
сами погибнем!
   - Разве что погибнем! - повторили офицеры. - Двум смертям не  бывать,
одной не миновать.
   Заглоба молча  обвел  взглядом  присутствующих,  явно  ожидавших  его
решения, перевел дух и сказал:
   - С вами иду, черт побери!

ГЛАВА XLV

   И вот, когда земля обсохла и налились травы, двинулся могучий  хан  с
крымской и астраханской ордой числом в пятьдесят тысяч на помощь  Дорошу
и взбунтовавшимся казакам.  И  хан,  и  родня  его,  и  все  мурзы,  кто
познатнее,  и  все  беи  облачены  были  в  кафтаны,  присланные  в  дар
падишахом, и шли на Речь Посполитую не как обыкновенно ходили за добычей
и  ясырями,  но  как  на  священную  войну  против  Лехистана  и   всего
христианства.
   Другая,  еще  более  грозная  туча  собиралась   у   Адрианополя,   и
противостояла ей единственно  крепость  каменецкая.  А  Речь  Посполитая
лежала  как  открытая  степь,  как  больной,  которому  не  только   что
защищаться невмоготу, но и подняться тяжко. Изнурили ее долгие, хотя под
конец и победоносные, войны со  шведами,  с  пруссаками,  с  Москвою,  с
казаками и венграми; изнурили военные конфедерации и бунты  в  проклятые
времена Любомирского, а нынче вконец сломили смуты,  немощь  королевской
власти, ссоры да раздоры меж магнатами, своеволие  неразумной  шляхты  и
угроза междоусобиц. Тщетно великий Собеский  остерегал  от  погибели,  в
войну никто верить не хотел; к обороне не готовились - в казне  не  было
денег, а у гетмана -  войска.  Против  военной  мощи,  которой  едва  ли
способен был противостоять союз всех христианских  народов,  гетман  мог