На самом деле орды с турками стояли еще в кучункаурийской  степи,  но
здесь того не ведали, и уцелевшие от резни  жители  стремились  поскорее
унести ноги.
   Люсьня по пути придумывал разные военные хитрости, к которым, по  его
мнению, должен прибегнуть Нововейский, чтобы обвести  неприятеля  вокруг
пальца. Мыслями своими он милостиво делился с рядовыми.
   - Глупы вы, как сивые  мерины,  -  говорил  он,  -  ни  черта  вы  не
смыслите, а я старый, я смыслю. В Рашков пойдем, там в укрытиях затаимся
и станем ждать. Подойдет орда к броду, сперва разъезды переправятся, это
обычай у них  такой,  чамбул  стоит  и  ждет,  покуда  ему  знак  дадут,
безопасно, мол. А тут мы крадучись обойдем их  и  погоним  впереди  себя
хоть и до самого Каменца.
   - А того лиходея не упустим? - заметил один из рядовых.
   - Пустомеля! - отпарировал Люсьня. - Кто же впереди  пойдет,  как  не
татарва?
   Предложения вахмистра как будто оправдывались. Нововейский, достигнув
Рашкова, дал роздых солдатам. Никто уже не сомневался,  что  до  подхода
первых неприятельских разъездов они залягут в укрытиях близ города.
   На другой день, однако,  комендант  поднял  хоругвь  и  повел  ее  за
Рашков. "До самого Ягорлыка идем, что ли?" - говорил себе вахмистр.
   Но тут же  за  Рашковом  они  приблизились  к  реке,  а  чуть  погодя
остановились у брода, который звался "Кровавым". Нововейский, не  говоря
ни слова, погнал коня в воду и начал переправляться на другой берег.
   Солдаты удивленно переглянулись.
   - Что же это? Никак, в Туретчину идем? - спрашивал один другого.
   Но то были не "ясновельможные паны" из ополчения, скорые на советы да
на протесты, а простые  солдаты,  приученные  к  дисциплине;  вослед  за
комендантом направила коней  в  воду  первая  шеренга,  за  ней  вторая,
третья. И - без малейшего колебания. Солдаты  дивились,  правда,  что  в
триста коней идут на государство турецкое, кому целый мир  противостоять
не может, однако же шли.
   Вскоре расколыхавшаяся вода стала хлюпать в конские бока, так что они
не дивились уж, а думали только о  том,  как  бы  не  замочить  торбы  с
провиантом для себя и для коней.
   Только на другом берегу они снова стали переглядываться.
   - Боже милостивый! Так мы уже в Молдавии! - послышался тихий шепот.
   И кое-кто оборотился к Днестру, который в заходящем  солнце  сверкал,
как золотисто-пурпурная лента. Прибрежные, полные пещер скалы потонули в
слепящем сиянии.  Они  возносились  стеной,  отделяя  горстку  людей  от
отчизны. Для многих то было, верно, последнее прощание.
   В голове у Люсьни мелькнула мысль, не спятил ли часом  комендант,  но
дело коменданта было приказывать, а его дело - подчиняться.
   Тем временем кони, выйдя из воды, громко зафыркали в шеренгах.
   - Будь здоров! Будь здоров! - раздались голоса солдат.
   Это почиталось доброй приметой и взбодрило сердца.
   - Вперед! - скомандовал Нововейский.
   И шеренги двинулись вперед -  в  сторону  заходящего  солнца,  к  тем
тысячам,  к  тому  людскому  скопищу,  к  тем  народам,  что  стояли   в
Кучункаурах.

ГЛАВА XLVIII

   Переправу Нововейского через Днестр  и  поход  его  в  триста  сабель
против султанских полчищ, насчитывающих сотни тысяч воинов,  человек,  в
военном искусстве не искушенный, почел бы безумием, на самом же деле  то
была дерзкая военная экспедиция, имевшая шансы на успех.
   Тогдашним наездникам не однажды случалось  выступать  против  стократ
сильнейших чамбулов; возникнув у них на виду, они потом мчались  вперед,
то и дело кусая преследователей и оставляя кровавый след. Так волк порою
выманивает в погоню за собой собак, чтобы, улучив минуту, оборотиться  и
загрызть  дерзнувшую  приблизиться  гончую.  Зверь   в   мгновение   ока
переменялся  в  охотника:  убегал  от  погони,  скрывался,  таился.  Но,
преследуемый,  сам  преследовал,  нападал  внезапно  и  кусал  насмерть.
Называлось  это  -  "татарский  танец".  Участники  его  состязались   в
хитрости, в уловках, в уменье устраивать засаду. Более  других  славился
этим искусством Володыевский, после него Рущиц, затем  пан  Пиво  и  пан
Мотовило, однако же и Нововейский, с детства живя в степи им не уступал,
так что было вполне вероятно, что, возникнув в поле зрения ордынцев,  он
не дастся им в руки.
   Поход мог  быть  вполне  успешным  еще  и  потому,  что  за  Днестром
раскинулся пустынный край и там легко было укрыться. Кое-где  в  поречье
встречались сельбища, но вообще-то край  был  мало  обитаемый,  ближе  к
берегу скалистый и холмистый, далее - степной либо  покрытый  лесами,  в
которых бродили многочисленные стада одичавших буйволов, оленей, серн  и
вепрей. Коль скоро султан перед выступлением жаждал воочию  убедиться  в
своей мощи  и  рассчитать  свои  силы,  то  населяющие  низовья  Днестра
белгородские, а далее - добруджские орды направились по велению падишаха
за Балканы, за  ними  последовали  молдавские  каралаши,  край  и  вовсе
обезлюдел, и можно было по целым неделям идти по нему незамеченным.
   Нововейский слишком хорошо усвоил  повадки  татар,  чтобы  не  знать:
единожды пересекши границу Речи  Посполитой,  чамбулы  пойдут  сторожко,
внимательно следя по сторонам, но тут, на своей еще земле,  они  потекут
широкой лавиной, не соблюдая никакой предосторожности. Так оно  и  было:
встреча со смертью показалась бы татарам  более  правдоподобной,  нежели
встреча в глубине Бессарабии, на самых татарских рубежах, с войском Речи
Посполитой,  которой  его  не  доставало  даже  для  охраны  собственных
рубежей.
   Нововейский верил, уповал на то, что его  экспедиция  застанет  врага
врасплох, и тогда результаты ее превзойдут ожидания гетмана; к  тому  же
она могла стать роковой для Азьи и его татар. Молодому поручику нетрудно
было предвидеть, что липеки и черемисы, отлично знавшие Речь Посполитую,
пойдут в передовом дозоре, - уверенность в этом была главным  источником
его надежды. Напасть внезапно, захватить этого вражьего сына Азью,  быть
может, отбить сестру и Зосю, вырвать их из неволи,  отмстить  сполна,  а
затем самому сложить голову на войне -  вот  и  все,  чего  еще  жаждала
истерзанная душа Нововейского.
   Благодаря  этим  мыслям  и  надеждам  Нововейский  стряхнул  с   себя
оцепенение и ожил. Трудный поход  по  неведомым  путям-дорогам,  вольное
дыхание степи и опасности, все это возродило его здоровье и былую  силу.
Искусный наездник стал одерживать в нем верх.  Мучительные  воспоминания