- Живой, пан наместник, хрипит вот, арканом его придушило.
   - Кто таков?
   - Не татарин, важный кто-то.
   - Оно и слава богу.
   Наместник внимательно пригляделся к лежащему человеку.
   - По виду гетман, - сказал он.
   - И конь у него - аргамак редкостный, какого и у хана нету, - ответил
вахмистр. - Да вон его держат!
   Поручик поглядел, и лицо его просветлело. Рядом двое солдат держали и
вправду отменного скакуна,  а  тот,  прижимая  уши  и  раздувая  ноздри,
протягивал голову и глядел устрашенным глазом на лежащего хозяина.
   - Уж конь-то, конечно, наш будет? - поспешил спросить вахмистр.
   - А ты, подлая душа, христианина в степи без коня оставить хочешь?
   - Так ведь в бою взятый...
   Дальнейший  разговор  был  прерван   вовсе   уж   громким   хрипением
удавленного.
   - Влить человеку горелки в глотку! - сказал наместник. - Да  пояс  на
нем распустить.
   - Мы что - тут и заночуем?
   - Тут и заночуем! Коней расседлать, костер запалить.
   Солдаты живо бросились исполнять приказания. Одни стали  приводить  в
чувство и растирать лежащего, другие  отправились  за  очеретом,  третьи
разостлали для ночлега верблюжьи и медвежьи шкуры.
   Наместник,  не  беспокоясь   более   о   полузадушенном   незнакомце,
расстегнул пояс и улегся возле костра на  бурку.  Был  он  очень  молод,
сухощав,  черноволос  и  весьма  красив;  лицо  имел  худое,  а  нос   -
выдающийся, орлиный. Взор наместника пылал бешеной отвагою и задором, но
выражение лица при этом не теряло степенности. Значительные усы и давно,
как видно, не бритая борода вовсе делали его не по возрасту серьезным.
   Тем временем двое солдат стали готовить ужин. Они пристроили на  огне
заготовленные бараньи четверти,  из  тороков  вытащили  несколько  дроф,
подстреленных днем,  несколько  куропаток  и  одного  сайгака,  которого
солдат тут же  принялся  обдирать.  Костер  горел,  отбрасывая  в  степь
огромный красный круг. Удушенный стал потихоньку приходить в себя.
   Какое-то время водил он налитыми кровью глазами по незнакомцам, затем
попытался  встать.  Солдат,  прежде   разговаривавший   с   наместником,
приподнял лежавшего, подхватив  под  мышки;  другой  сунул  ему  в  руки
обушок, на который незнакомец тяжело  оперся.  Лицо  его  с  надувшимися
жилами оставалось багровым.  Наконец  сдавленным  голосом  он  прохрипел
первое слово:
   - Воды!
   Ему дали горелки, которую он пил и пил, и, как видно, не без  пользы,
потому что, оторвавшись наконец от фляги, спросил уже более отчетливо:
   - У кого это я?
   Наместник встал и подошел к нему.
   - У тех, кто вашу милость спасением подарили.
   - Значит, не вы накинули аркан?
   - Наше дело, милостивый государь, сабля, не аркан. Бесчестишь  добрых
жолнеров подозрением. А  поймали  тебя  какие-то  лихие  люди,  татарами
переодетые. На них, ежели любопытствуешь, можешь поглядеть; вон они, как
бараны порезанные, лежат.
   И наместник указал рукой на темные тела, лежавшие у подошвы взгорья.
   Незнакомец на это сказал:
   - Если так - позвольте же мне отдышаться.
   Ему  подложили  войлочную  кульбаку,  устроившись   на   которой   он
погрузился в молчание.
   Это был мужчина в расцвете лет, среднего  роста,  в  плечах  широкий,
почти исполинского телосложения, с поразительными чертами  лица.  Голову
он имел огромную, кожу дряблую, очень загорелую, глаза черные и, точно у
татарина, слегка раскосые;  узкий  рот  его  обрамляли  тонкие  усы,  по
оконечьям расходившиеся широкими кистями. На мощном лице  были  написаны
отвага и высокомерие. Тут совмещалось что-то притягательное и  вместе  с
тем  отталкивающее:  гетманское  достоинство,  смешанное   с   татарской
лукавостью, благожелательность и злость.
   Отсидевшись  несколько  времени,  он  встал   и,   не   поблагодарив,
совершенно неожиданно отправился глядеть на убитых.
   - Мужлан! - буркнул наместник.
   Незнакомец между тем внимательно вглядывался в  лицо  каждому,  качал
головою, словно поняв что-то, а затем медленно направился к  наместнику,
шаря по бокам и машинально  ища  пояс,  за  который  хотел,  как  видно,
заложить руку.
   Не понравилась молодому наместнику таковая значительность в человеке,
только что вынутом из петли, поэтому он язвительно сказал:
   - Можно подумать, что ты, ваша милость,  знакомых  ищешь  среди  этих
воров или заупокойную по ним говоришь.
   Незнакомец серьезно ответил:
   - И не ошибаешься ты, сударь, и ошибаешься; не ошибаешься, потому что
искал я знакомых, однако, называя их татями, ошибаешься, ибо  это  слуги
некоего шляхтича, моего соседа.
   - Не из одного, видать, колодца берете воду вы с тем соседом.
   Странная какая-то усмешка скользнула по тонким губам незнакомца.
   - И в этом ты, сударь, ошибаешься, - пробормотал он сквозь зубы.
   Спустя же мгновение добавил погромче:
   - Однако прости мне,  ваша  милость,  что  я  надлежащей  не  выразил
благодарности за auxilium  и успешное спасение,  каковые
меня от столь неожиданной смерти упасли. Мужество  твое,  ваша  милость,
покрыло неосмотрительность  того,  кто  от  людей  своих  отдалился;  но
благодарность моя самоотверженности твоей не меньше.
   Молвив это, он протянул руку наместнику.
   Однако самоуверенный молодой человек  даже  не  пошевелился  и  своей
протягивать не спешил. Зато сказал:
   - Нелишне бы сперва узнать, со шляхтичем ли имею честь, ибо хоть и не
сомневаюсь в этом, но анонимные благодарности полагаю неуместными.
   - Вижу я в тебе, сударь, истинно рыцарские  манеры,  и  полагаешь  ты
справедливо. Речи мои, да и благодарность тоже, следовало мне предварить
именем своим. Что ж! Перед тобою Зиновий Абданк, герба  Абданк  с  малым
крестом, шляхтич Киевского  воеводства,  оседлый  и  полковник  казацкой
хоругви князя Доминика Заславского тож.
   -  Ян  Скшетуский,  наместник  панцирной  хоругви  светлейшего  князя
Иеремии Вишневецкого.