Куте у Допула.  Были  тут  и  арендаторы  Конецпольских,  и  чигирннские
чиновники, и окрестные  землевладельцы,  сидящие  на  привилегиях;  была
шляхта оседлая, ни от  кого  не  зависящая;  еще  -  служащие  экономии,
кое-кто из казацкой верхушки и, наконец, разная шляхетская мелкота,  или
на чужих хлебах, или по своим хуторам проживающая.
   Все они теснились по лавкам, стоявшим вдоль длинных дубовых столов, и
шумно разговаривали, и всё о необычайном происшествии  -  взбудоражившем
город побеге Хмельницкого. Скшетуский с Зацвилиховским сели  сам-друг  в
уголку,  и  наместник  стал  расспрашивать,  что  за  птица  такая  этот
Хмельницкий, о котором столько разговоров.
   - Неужто, сударь, не знаешь? - удивился старый солдат. -  Это  писарь
запорожского войска, субботовский барин и... - добавил он  тихо,  -  мой
кум. Мы с ним давно знаемся и во многих баталиях побывали, в каковых  он
себя изрядно показал, особенно под Цецорой. Солдата, столь в ратном деле
искушенного, во всей Речи Посполитой, пожалуй, не найдешь. Вслух  сейчас
такого не скажи, но это гетманская голова -  человек  великой  хватки  и
большого ума; казачество к  нему  больше,  чем  к  кошевым  и  атаманам,
прислушивается. Он человек не без  добрых  свойств,  однако  заносчивый,
неуемный и, если ненависть им овладеет, страшен сделаться может.
   - Зачем же он из Чигирина сбежал?
   - Грызлись  они  со  старостишкой  Чаплинским,  но  это  пустое!  Как
водится, шляхтич шляхтича со свету  сживал.  Не  он  первый,  и  не  его
первого. Еще говорят, что он с женкой старостишкиной путался; староста у
него отбил полюбовницу и на ней женился, а он потом снова баламутил  ее.
И такое очень даже возможно; дело обыкновенное...  бабенка  бедовая.  Но
это только видимость,  за  которою  кое-что  поважнее  скрывается.  Тут,
сударь, все обстоит вот  как:  в  Черкассах  живет  полковник  казацкий,
престарелый Барабаш, друг нам. У него хранились  привилегии  и  какие-то
королевские рескрипты, в которых  казаков  якобы  сопротивляться  шляхте
склоняли. Но поскольку старик - человек разумный и дельный,  он  бумагам
ходу не давал и обнародовать не спешил. И вот Хмельницкий,  Барабаша  на
угощение сюда, в чигиринский дом свой, пригласив, послал  людей  на  его
хутор, чтобы сказанные грамоты да привилегии у  жены  его  захватили,  а
потом с указами этими сбежал. Подумать страшно,  что  ими  смута  какая,
вроде  Остраницовой,  воспользоваться  может,  ибо   repeto:    человек он страшный, а исчез неведомо куда.
   Скшетуский удивленно сказал:
   - Ну лиса! Вокруг пальца меня обвел.  Назвался  казацким  полковником
князя Доминика Заславского. Я же его, нынешней ночью в  степи  встретив,
из удавки вызволил!
   Зацвилиховский даже за голову схватился.
   - Господи, что ты говоришь, сударь? Такого быть не может!
   - Очень даже может, раз было. Он назвался полковником князя  Доминика
Заславского и сказал, что в Кудак к пану Гродзицкому от великого гетмана
послан. Правда, я этому не очень-то и поверил, потому что  не  водою  он
шел, а степью.
   - Сей человек хитер, как Улисс! Но где же ты его встретил, сударь?
   - У Омельника, на правом берегу Днепра. Надо думать, он на Сечь ехал.
   - А Кудак решил миновать. Теперь intelligo .  Людей
много было при нем?
   - Человек сорок. Да только они поздно подъехали.  Когда  бы  не  мои,
старостишкина челядь его бы удавила.
   - Погоди, сударь, погоди.  Это  дело  важное.  Старостишкина  челядь,
говоришь?
   - Ну да. По его словам.
   - Откуда же тот знал, где искать, если в городе  все  голову  ломают,
куда Хмельницкий подевался?
   - Этого я сказать не могу. А может, он солгал, выставив  обыкновенных
душегубов слугами старостишки, чтобы тем  самым  еще  более  обиды  свои
подчеркнуть?
   - Такого быть не может. Однако дело весьма удивительное.  А  известно
ли тебе, сударь, что имеются гетманские указы - Хмельницкого ловить и in
fundo  задерживать?
   Наместник не успел ответить, потому что в  это  мгновение,  производя
страшный шум, вошел какой-то шляхтич. Хлопнув дверьми и раз,  и  другой,
он спесиво оглядел присутствующих и закричал:
   - Всем привет, милостивые государи!
   Был этот шляхтич лет сорока,  ростом  невысокий,  с  выражением  лица
запальчивым, чему  много  способствовали  беспокойные  и,  точно  сливы,
сидевшие подо лбом глаза. Вошедший был, как видно,  непоседлив,  буен  и
скор до гнева.
   - Всем привет,  милостивые  государи!  -  сразу  не  получив  ответа,
повторил шляхтич еще громче и резче.
   - Привет, привет! - отозвались несколько голосов.
   Это и  был  Чаплинский,  чигиринский  подстароста,  доверенный  слуга
молодого пана хорунжего Конецпольского.
   В  Чигирине  подстаросту  не  любили,  поскольку  был  он   первейшим
забиякой, буяном и склочником; но, зная о  благоволении  к  нему  власть
предержащих, кое-кто с человеком этим знался и водился.
   Одного лишь Зацвилнховского, как, впрочем, и все остальные, он уважал
ввиду добродетелей,  основательности  и  храбрости  последнего.  Завидев
старика,  он  тотчас  подошел   и,   весьма   высокомерно   поклонившись
Скшетускому, уселся со своим стаканом меда рядом с ними.
   - Досточтимый староста, - спросил Зацвилиховский,  -  не  слыхать  ли
чего о Хмельницком?
   - Висит, досточтимый хорунжий, не будь я Чаплинский! А ежели  до  сей
поры не висит, то будет висеть непременно. Теперь, когда есть гетманские
указы, дай мне только заполучить его в руки!
   Говоря это, он так хватил по  столу,  что  из  стаканов  выплеснулось
содержимое.
   - Не проливай, сударь, вина! - сказал Скшетуский.
   Зацвилиховский прервал наместника:
   - А заполучишь ли ты его? Ведь он сбежал, а куда, никто не ведает.
   - Никто не ведает? Я  ведаю,  не  будь  я  Чаплинский!  Ты,  господин
хорунжий, небось знаешь Хведька. Так этот самый Хведько и ему служит,  и
мне. И будет он иудою Хмелю. Да чего там много  говорить!  Стал  Хведько
водиться с молодцами Хмельницкого. Человек пройдошливый!  Все  про  него
узнал! Взялся он доставить мне Хмельницкого живым или мертвым и выехал в
степь загодя, зная, где его дожидаться!.. А, чертово семя!
   Сказавши это, он снова ударил кулаком по столу.
   - Не проливай, сударь, вина! - нажимая на каждое слово, повторил  пан