Вишневецкого к кошевому атаману, - громко возгласил вахмистр.
   Голоса  в  невидимой  толпе  смолкли:  как  видно,  там  стали   тихо
совещаться...
   - А выходи-ка сюда! - снова крикнул вахмистр. - Не бойсь.  Послов  не
трогают, но и послы не тронут.
   Снова прозвучали шаги, и спустя малое время несколько десятков  фигур
возникли  из  темноты.  По  смуглым  лицам,  низкорослости  и   кожухам,
вывернутым мехом наружу, наместник  сразу  понял,  что  это  в  основном
татары. Казаков  было  человек  десять.  В  голове  Скшетуского  молнией
промелькнуло, что  если  татары  на  Хортице,  значит,  Хмельницкий  уже
вернулся из Крыма.
   Предводительствовал толпою исполинского  роста  пожилой  запорожец  с
лицом диким и жестоким. Подойдя к костру, он спросил:
   - А который тут посол?
   И сразу же стал слышен сильный запах горелки  -  запорожец  был,  как
видно, пьян.
   - Который же тут посол? - повторил он.
   - Я посол, - с достоинством ответил пан Скшетуский.
   - Ты?
   - Брат я тебе разве, тыкать?
   - Знай, хам, уважение! - вмешался вахмистр.  -  Полагается  говорить:
ясновельможный пан посол!
   - На погибель же  вам,  чертовi  сини!  Щоб  вам  серп'яхова  смерть!
Ясновельможнi сини! А зачем это вы до атамана?
   - Тебя не касается! А жизнь твоя от того зависит, как скоро посол  до
атамана прибудет.
   Тут и другой запорожец вышел из толпы.
   - А мы ж тут по воле атамана, - сказал он, - стережем, чтобы никто од
ляхiв не приходил, а кто придет, того, сказано, вязать и доставлять, что
мы и сделаем.
   - Кто идет добровольно, того вязать не будешь.
   - Буду, бо такий наказ.
   - А знаешь ли ты, холоп, что такое особа посла? А знаешь ли,  кого  я
тут представляю?
   Тут вмешался пожилой верзила.
   - Заведем посла, але за бороду - от так!
   Сказавши это, он потянулся  к  подбородку  наместника,  но  в  ту  же
секунду охнул и, словно пораженный громом, грянулся наземь.
   Наместник разрубил ему череп чеканом.
   - Коли, коли! - дико завыли голоса в толпе.
   Княжеские  люди  бросились  на  помощь  своему   командиру,   бахнули
самопалы, вопли  "коли!  коли!"  смешались  с  лязгом  железа.  Закипела
беспорядочная схватка. Затоптанные в суматохе костры погасли, и  темнота
обступила сражающихся. Вскоре и те и те сошлись  столь  близко,  что  не
осталось места для замаха, так что ножи,  кулаки  и  зубы  пошли  в  ход
вместо сабель.
   Внезапно из глубины острова послышались  многие  крики  и  голоса:  к
нападавшим спешило подкрепление.
   Еще минута, и оно  бы  подоспело  слишком  поздно,  поскольку  хорошо
обученные солдаты одерживали верх.
   - К лодкам! - громовым голосом крикнул наместник.
   Весь отряд вмиг выполнил  приказание.  К  несчастью,  чайки,  слишком
далеко вытянутые на песок, невозможно было теперь столкнуть в воду.
   А неприятель между тем в ярости прорвался к берегу.
   - Огонь! - скомандовал Скшетуский.
   Залп из мушкетов сразу остановил нападающих, они смешались, скучились
и в беспорядке  отступили,  оставив  на  песке  десятка  полтора  своих;
некоторые из поверженных конвульсивно дергались, точно  рыбы,  вытянутые
из воды и брошенные на берег.
   Весельщики в это время с помощью нескольких солдат,  уперев  в  землю
весла, выбивались из последних сил, пытаясь столкнуть суденышки на воду.
Увы, безрезультатно.
   Неприятель начал атаковать издалека. Шлепки пуль по воде смешались со
свистом стрел и стонами раненых.
   Татары, все истошнее взывая к аллаху, подзадоривали  друг  друга.  Им
вторили казацкие крики "коли! коли!" и спокойный голос Скшетуского,  все
чаще повторявший:
   - Пли!
   Бледное свечение рассветных небес осветило  битву.  Со  стороны  суши
можно было различить толпу казаков и татар, одних с лицами  у  пищальных
прикладов, других - откинувшихся назад и натягивавших луки;  со  стороны
реки - две чайки, клубящиеся дымами и  сверкающие  регулярными  залпами.
Меж теми и другими лежали на песке неподвижные уже тела.
   В одном из челнов стоял  Скшетуский,  возвышавшийся  над  остальными,
гордый, спокойный с поручицкой булавою в руке и с непокрытой  головой  -
татарская стрела сорвала с него шапку.
   К нему приблизился вахмистр и шепнул:
   - Пане, не сдюжим, их много!
   Однако наместник заботился теперь лишь о том, чтобы  посольство  свое
скрепить кровью, унижения достоинства не допустить и умереть со  славою.
Поэтому, меж тем как его солдаты устроили себе из  мешков  с  провиантом
нечто  вроде  бруствера,  из-за  которого  разили  неприятеля,  сам   он
отчетливой мишенью стоял на виду.
   - Что ж, - ответил он, - поляжем все до единого.
   - Поляжем, батьку! - отозвались солдаты.
   - Пли!
   Чайки снова заволокло дымом.  Из  глубины  острова  стали  появляться
новые толпы, вооруженные пиками и косами. Нападающие теперь  разделились
на две группы. Одна не  прекращала  огня,  вторая,  состоявшая  из  двух
приблизительно сотен казаков и татар, ожидала подходящей  минуты,  чтобы
броситься врукопашную, а из прибрежных зарослей появились четыре  челна,
собиравшиеся ударить по наместнику с тыла и флангов.
   Уже  совсем  рассвело,  однако  дым,  протянувшись  долгими  лентами,
совершенно заслонял поле боя.
   Наместник приказал двадцати солдатам поворотиться к атакующим  судам,
которые,  понуждаемые  веслами,  неслись  по  спокойной  речной  воде  с
быстротою птиц. Огонь по  татарам  и  казакам,  наступавшим  со  стороны
берега, поэтому заметно ослабел.
   Они, как видно, этого и ждали.
   Вахмистр снова появился возле наместника.