Времена Самека Зборовского прошли  безвозвратно.  Разрыв  Сечи  с  Речью
Посполитой, начавшийся  в  эпоху  Наливайки  и  Павлюка,  не  только  не
приостановился, но все более углублялся, и приток на  Сечь  благородного
люда,  как  польского,  так  и  русского,  ни  языком,   ни   верою   не
отличавшегося  от  низовых,  значительно  уменьшился.   У   таких,   как
Булыги-Курцевичи, находилось немного подражателей; вообще на Низовье и в
товарищество вынуждали теперь уйти шляхту  неудачи,  изгнание,  то  есть
грехи, покаянием не замаливаемые.
   Оттого-то  некая  тайна,  непроницаемая,  как   днепровские   туманы,
окружала когтистую низовую республику.  Про  нее  баяли  чудеса,  и  пан
Скшетуский собственными глазами увидеть их любопытствовал.
   Но в то, что оттуда не вернется, он,  по  правде  говоря,  не  верил.
Посол есть посол, да к тому же еще от князя Иеремии.
   Размышляя этак, глядел он из  окна  своего  на  площадь,  и  за  этим
занятием прошел час и второй,  как  вдруг  Скшетускому  показалось,  что
видит он две знакомые фигуры, направляющиеся в Звонецкий Кут,  где  была
торговля валаха Допула.
   Он вгляделся. Это были пан Заглоба с Богуном.
   Они шли, держа друг друга под руки,  и  вскорости  исчезли  в  темном
входе, над которым торчала метелка, обозначавшая корчму и погребок.
   Наместника удивило и пребывание Богуна в Чигирине,  и  дружба  его  с
паном Заглобой.
   - Редзян! Ко мне! - крикнул он слугу.
   Тот появился в дверях соседней комнаты.
   - Слушай же, Редзян: пойдешь вон в тот погребок, видишь, где метелка?
Подойдешь к толстому шляхтичу с дыркой во  лбу  и  передашь,  что  некий
человек хочеть видеть его по неотложному делу. А ежели спросит, кто,  не
говори.
   Редзян исчез, и через какое-то время наместник увидел его на  майдане
в обществе пана Заглобы.
   - Приветствую тебя, сударь! - сказал Скшетуский, когда шляхтич возник
на пороге. - Узнаешь ли меня?
   - Узнаю ли? Чтоб меня татаре на сало  перетопили  и  свечек  из  него
Магомету понаставили, если не узнаю!  Ты  же,  ваша  милость,  несколько
месяцев назад Чаплинским  двери  у  Допула  отворял,  что  мне  особенно
понравилось, ибо я из темницы в Стамбуле освободился таким же образом. А
что поделывает господин  Сбейнабойка  герба  Сорвиштанец,  а  также  его
непорочность и меч? Все ли еще садятся ему на голову воробьи,  за  сухое
дерево его принимая?
   - Пан Подбипятка здоров и просил вашей милости кланяться.
   - Богатый шляхтич, но глупый ужасно. Ежели он отсечет  такие  же  три
головы, как его собственная, то засчитывать просто  нечего,  потому  что
посечет он трех безголовых. Тьфу! Ну и жара, а ведь только март  еще  на
дворе! Аж горло пересыхает.
   - У меня мед изрядный с собою, может, чарку отведаешь, ваша милость?
   - Дурак отказывается, когда умный угощает. Мне цирюльник как раз  мед
прописал принимать, чтобы меланхолию от головы оттянуло. Тяжелые времена
для шляхты настают: dies irae et  calamitatis  . Чаплинский со страху чуть живой, к Допулу не ходит, потому как
там верхушка казацкая пьет. Я один и  противостою  опасности,  составляя
оным полковникам компанию, хотя полковничество их дегтем смердит. Добрый
мед!.. И правда отменный. Откуда это он у тебя, ваша милость?
   - Из Лубен. Значит, много тут казацкого начальства?
   - Кого только нет! Федор  Якубович  тут,  старый  Филон  Дедяла  тут,
Данила Нечай тут, а еще любимчик ихний, Богун, который  друг  мне  стал,
когда я его перепил и пообещал усыновить.  Все  они  теперь  в  Чигирине
смердят и соображают, в какую сторону податься, потому что пока не смеют
в открытую за Хмельницким пойти. А если не пойдут, в том моя заслуга.
   - Это как же?
   - А я пью с ними и на сторону Речи  Посполитой  перетягиваю.  Верными
уговариваю оставаться.  Ежели  король  меня  старостой  не  сделает,  то
считай, сударь мой, что нету правды и благодарности  за  службу  в  этой
нашей Речи Посполитой и лучше оно куриц  на  яйца  сажать,  чем  головой
рисковать pro publico bono .
   - Лучше, ваша милость,  рисковать,  на  нашей  стороне  сражаясь.  Но
сдается мне, что ты деньги попусту тратишь на угощенье, ибо таким  путем
их на нашу сторону не склонить.
   - Я? Деньги трачу? За кого ты,  сударь,  меня  принимаешь?  Разве  не
довольно, что я запросто держу себя с хамами, так еще и платить? Фавором
я полагаю позволение платить за свою персону.
   - А Богун этот что тут делает?
   - Он? У него, как и у прочих, ушки  на  макушке  насчет  новостей  из
Сечи. За тем и приехал. Это же любимец всех казаков! Все  с  ним,  точно
потаскухи, заигрывают, потому что переяславский полк за  ним,  а  не  за
Лободой пойдет. А  кто,  к  примеру,  может  знать,  к  кому  реестровые
Кречовского перекинутся? Брат низовым Богун, когда нужно идти  на  турка
или татарву, но сейчас осторожничает он ужас как,  ибо  мне  по  пьяному
делу признался, что влюблен в шляхтянку и с нею пожениться хочет; оттого
и некстати ему перед женитьбою с холопами  брататься,  оттого  он  ждет,
чтобы я его усыновил и к гербу допустил... Ай да мед! Ай хорош!
   - Налей же себе, ваша милость, еще.
   - Налью, налью. Не в кабаках такой продают.
   - А не интересовался ли ты, сударь, как зовут эту самую шляхтянку, на
которой Богун жениться собрался?
   - А на кой мне, досточтимый наместник, ее имя! Знаю только, что когда
она Богуну рога наставит, то будет госпожой оленихой величаться.
   Наместник почувствовал огромное желание дать пану Заглобе по  уху,  а
тот, ничего не заметив, продолжал:
   - Ох и красавчик был я смолоду! Рассказал бы я тебе, за  что  муки  в
Галате принял! Видишь дырку во лбу? Довольно будет, если скажу,  что  ее
мне евнухи в серале тамошнего паши пробили.
   - А говорил, что пуля разбойничья!
   - Говорил? Правду говорил! Всякий турчин - разбойник. Господь не даст
соврать!
   Дальнейшая беседа была прервана появлением Зацвилиховского.
   - Ну, сударь наместник, - сказал старый хорунжий, -  байдаки  готовы,
гребцы у тебя люди верные; отправляйся же с  богом,  хоть  сейчас,  если
желаешь. А вот и письма.
   - Тогда я велю людям идти на берег.
   - В какие края ты, ваша  милость,  собрался?  -  поинтересовался  пан
Заглоба.