шухалеи, паромы, чайки и челноки, притом начиная от Переяслава и  кончая
Чигирином. В Прохоровке остался только один дырявый паром. Парома  этого
ожидали тысячи людей, бежавших  из  окрестных  поселений.  В  деревеньке
оказались заняты все хаты, коровники, овины, хлева, и  дороговизна  была
неслыханная.  Пан  Заглоба  и  впрямь  был  вынужден  лирою   и   пением
зарабатывать на кусок хлеба. Целые сутки не получалось им переправиться,
так как паром дважды ломался и его подолгу чинили.  Ночь  они  с  Еленой
провели у костров, сидя на берегу с толпами пьяного мужичья.  Ночь  была
ветреная и холодная. Княжна даже стоять не могла от  усталости  и  боли,
потому что  мужицкая  обутка  до  крови  стерла  ей  ноги.  Она  боялась
расхвораться  всерьез.  Лицо  ее  осунулось  и  побледнело,  чудные  очи
перестали сиять. То и дело ее охватывал страх, что, несмотря на  костюм,
ее распознают или что неожиданно прискачет с погоней Богун. В ту же ночь
выпало ей видеть страшное зрелище. Мужики привели  с  устья  Роси  толпу
шляхтичей,  искавших  спасения  от  татарских   набегов   во   владениях
Вишневецкого, и зверски убили всех тут же  на  берегу.  Им  высверливали
буравами  глаза,  а  головы  раздавливали  меж  камней.  Кроме  того,  в
Прохоровке  оказались  две  еврейских  семьи.  Этих  взбесившаяся  чернь
побросала в Днепр, а так как они не пожелали сразу пойти ко дну, евреев,
евреек и их детишек топили длинными баграми. Сопровождалось это  воплями
и пьянством. Подпившие молодцы бесились с подпившими молодицами.  Жуткие
взрывы смеха разносились по темным днепровским берегам. Порывистый ветер
разметывал костры; красные головни и искры, подхваченные вихрем,  летели
умирать в воду.  То  и  дело  возникал  переполох.  Какой-нибудь  пьяный
хриплый голос орал во тьме: "Люди, спасайтеся, Ярема iде!!", и толпа, не
разбирая дороги, топча и  сталкивая  друг  друга  в  воду,  бросалась  к
берегу. Один раз чуть не затоптали Заглобу с княжной. Это была  воистину
адская ночь, и казалось, никогда  она  не  кончится.  Заглоба  выклянчил
кварту водки, сам выпил и княжну заставил выпить, иначе та  бы  лишилась
чувств или забылась бы в горячке. Но вот наконец днепровская вода  стала
светлеть и поблескивать. Рассветало. День нарождался облачный,  угрюмый,
бледный.  Заглобе  не  терпелось  как  можно  скорее  переправиться.  По
счастью, был исправен и паром. Однако толчея образовалась страшная.
   - Дорогу деду! Дорогу деду! - кричал Заглоба, держа впереди себя  меж
вытянутых рук Елену  и  оберегая  ее  от  давки.  -  Дорогу  деду!  Я  к
Хмельницкому  и  Кривоносу  иду!  Дорогу  деду,  люди  добрые,  любезные
молодцы, чтоб черная смерть прибрала вас и детей ваших! Я ж худо вижу! Я
в воду свалюсь! Поводыря утопите! Расступитесь,  дiтки,  паралич  разбей
вам руки-ноги, чтоб вы сдохли, чтоб на колах вертелись!
   Так, шумя, ругаясь и распихивая толпу  своими  могучими  локтями,  он
сперва втолкнул на паром Елену, а затем, протиснувшись и сам, тотчас  же
принялся вопить:
   - Довольно уже вас тут!..  Куда  прете?..  Паром  потонет,  если  вас
столько напихается. Хватит... Хватит!.. И  ваша  очередь  придет,  а  не
придет, так и черт с вами!
   - Хватит, хватит! - кричали те, кто прорвался на паром. -  Отчаливай!
Отчаливай!
   Весла напряглись, и паром начал отваливать. Быстрое течение сразу  же
снесло его несколько вниз в направлении Домантова.
   Они преодолели  уже  половину  реки,  когда  с  прохоровского  берега
послышались  окрики  и  зовы.  Страшное   замешательство   поднялось   в
оставшихся там толпах: одни как полоумные ударились бежать к  Домантову,
другие попрыгали в воду, а третьи вопили, размахивая руками или  кидаясь
наземь.
   - Что это? Что случилося? - спрашивали на пароме.
   - Ярема! - крикнул один голос.
   - Ярема, Ярема! Навались! - отозвались другие.
   Весла начали судорожно колотить  по  воде,  и  паром  понесся,  точно
казацкая чайка.
   В ту же секунду какие-то конные появились на прохоровском берегу.
   - Жолнеры Яремы! - кричали на судне.
   Конные метались по берегу, вертелись, о чем-то выспрашивали  людей  и
наконец стали кричать плывущим:
   - Стой! Стой!
   Заглоба поглядел, и холодный пот прошиб его с ног до головы: он узнал
Богуновых казаков.
   Был это и в самом деле Антон со своим отрядом.
   Но, как уже было сказано,  пан  Заглоба  надолго  головы  никогда  не
терял; он приложил к  глазам  ладонь,  как  это  делают  люди  с  плохим
зрением, и некоторое время вглядывался в  берег,  потом  вдруг  принялся
вопить, словно бы его живьем резали:
   - Дiтки! Это же казаки Вишневецкого! Ради господа и  святой-пречистой
быстрее к берегу! Уж мы тех, кто остался,  помянем,  а  паром  порубать,
иначе всем нам конец!
   - Быстрей, быстрей, порубать паром, - подхватили другие.
   Сделался шум, покрывший вопли, доносившиеся со стороны Прохоровки,  а
паром  в  эту  минуту  скрежетнул  о  прибрежный  гравий.  Мужики  стали
выскакивать на берег, но не успели одни высадиться, как другие уже рвали
борта парома, били топорами в дно. Доски и оторванные щепки  полетели  в
разные стороны. Несчастное суденышко уничтожалось с яростью, разрывалось
в куски, а страх прибавлял уничтожителям сил.
   Все это время пан Заглоба вопил:
   - Бей! Руби, рви, жги!.. Спасайся! Ярема идет! Ярема идет!
   Оставаясь в таком возбужденном состоянии, он  нацелил  свой  здоровый
глаз на Елену и со значением принялся подмигивать.
   Меж тем на другом берегу крики, пока  уничтожался  паром,  усилились,
однако  из-за  значительного  расстояния  невозможно  было  понять,  что
кричали. Взмахи рук казались угрожающими и поэтому ускоряли  поспешность
уничтожения.
   Спустя малое время судно перестало существовать, но изо  всех  грудей
вырвался вдруг вопль ужаса и отчаяния:
   - Скачуть у воду! Пливуть до нас! - вопили мужики.
   Сперва один, а за ним несколько десятков всадников въехали на лошадях
в днепровскую воду  и  пустились  вплавь.  Было  это  делом  просто-таки
безумным, ибо вздутая еще с  весны  река  бежала  много  поспешнее,  чем
обычно,  создавая  там  и  сям  бесчисленные   водоверти   и   быстрины.
Подхваченные течением кони не могли плыть по прямой, и вода с непомерной
быстротой начала сносить их.
   - Не доплывут! - кричали мужики.
   - Потонут!