Попiд зеленою,
   Козаки йдуть.

   Распевая, он подошел к толпе, стоявшей у кузницы, и  осмотрелся:  тут
были сплошь крестьяне, по большей части нетрезвые. Почти у всех в  руках
были палки. На некоторых палках торчали насаженные  косы  и  наконечники
копий. Кузнецы в кузне как раз и были заняты  изготовлением  этих  самых
наконечников и выпрямлением кос.
   - Эй, дiд! Дiд! - начали кричать в толпе.
   - Слава богу! - сказал пан Заглоба.
   - На вiки вiкiв.
   - Скажiть, дiтки, вже є Дем'янiвка?
   - Дем'янiвка. Або що?
   - А то, что мне на шляху сказывали, - продолжал дед, - что тут добрые
люди живут, которые деда приютят, накормят, напоят, переночевать  пустят
и грошi дадуть. Я старый, шел-шел, аж устал, а парнишка,  тот  уж  вовсе
идти не может. Немой он,  бедняга,  меня,  старого,  водит,  потому  что
ничего я не вижу, слепец горемычный. Бог вас, добрые люди,  благословит,
и святой Николай-чудотворец благословит, и святой Онуфрий благословит. В
одном глазу у меня малость  света  божьего  осталося,  а  другой  навеки
темный, вот я с торбаном и хожу, песни пою, живу, как птица божья,  тем,
что от добрых людей перепадет.
   - А откуда вы, дiду?
   - Ой, издалече, издалече! Да только уж позвольте мне отдохнуть, вроде
оно возле кузни лавка есть. Садись  и  ты,  горемыка,  -  продолжал  он,
указывая Елене лавку. - Мы аж с Ладавы,  добрые  люди.  Из  дому  давно,
давно вышли, а сейчас из Броварок, с храмового праздника идем.
   - А что вы там хорошего слыхали? - спросил старик с косой в руке.
   - Слыхать-то слыхали, да хорошее ли, не знаем. Людей туда поприходило
богато. Про Хмельницкого сказывали, что гетманского сына и  его  лицарiв
одолел. Слыхали  мы  еще,  что  и  на  русском  берегу  народ  на  панов
поднимается.
   Толпа тотчас окружила Заглобу, а он, сидя рядом с княжной,  время  от
времени ударял по струнам лиры.
   - Значит, отец, вы слыхали, что народ поднимается?
   - Эге ж! Несчастная она, наша крестьянская доля!
   - Говорят, что конец света будет?
   - В Киеве на алтаре письмо Христово нашли, что быть войне ужасной  да
жестокой и великому кровопролитию по всей Украйне.
   Толпа, окружавшая лавку, на которой сидел пан Заглоба, сомкнулась еще
плотнее.
   - Говорите, письмо было?
   - Было. Как бог свят, было! О войне,  о  кровавой...  Да  не  могу  я
говорить больше, у меня, старого, бедного, все же ж в горле пересохло.
   - А вот вам, отец, мерка горилки,  пейте  да  рассказывайте,  что  вы
такого на белом свете слыхали. Известно нам, что деды всюду бывают и про
все знают. Бывали уже и у нас, тай казали, що на  панiв  случится  через
Хмельницкого черная година. Вот  мы  косы  да  копья  велим  ковать,  не
опоздать чтоб. Только вот не знаем: начинать ли уже или письма от  Хмеля
ждать?
   Заглоба опрокинул мерку, причмокнул, потом малость подумал и сказал:
   - А кто говорит вам, что пора начинать?
   - Сами мы так желаем.
   - Пора! Пора! - раздались многочисленные возгласы. -  Коли  запорожцi
панiв побили, так и пора.
   Косы и копья, потрясаемые в могучих руках, издали зловещий звон.
   Потом вдруг все замолчали, и только  в  кузнице  продолжали  колотить
молоты. Будущие живорезы ждали, что скажет  дiд.  Дед  думал,  думал  и,
наконец, спросил:
   - Чьи вы люди?
   - Мы? Князя Яремы.
   - А кого ж вы будете рiзати?
   Мужики поглядели друг на друга.
   - Его? - спросил дед.
   - Не здужаемо...
   - Ой, не здужаєте, дiтки, не здужаєте. Бывал я в Лубнах, видал  князя
глазами собственными. Страшный  он!  Закричит  -  дерева  в  лесу  дрожь
пробирает, ногою топнет - яр  в  лесу  делается.  Его  король  боится  и
гетманы слушаются, и все его страшатся. А войска у него  больше,  чем  у
хана и султана. Не здужаєте, дiтки, не здужаєте. Не вы его пощупаете,  а
он вас. А еще не знаете вы, чего я  знаю,  ему  ж  все  ляхи  на  помощь
придут, а ведь що лях, то шабля!
   Угрюмое молчание воцарилось в толпе.  Дед  опять  ударил  по  струнам
торбана и продолжал, подняв лицо к луне:
   - Идет князь, идет, а  с  ним  столько  султанов  алых  да  хоругвей,
сколько звездочек в небе и будяков в степи. Летит впереди него  ветер  и
стонет, а знаете, дiтки, над чем он стонет? Над вашей долей  он  стонет.
Летит впереди него смертушка с косою и звонит, а знаете, по ком  звонит?
По душам вашим звонит.
   - Господи помилуй! - зашептали тихие, испуганные голоса.
   И снова сделались слышны только удары молотов.
   - Кто у вас комисар княжеский? - спросил дед.
   - Пан Гдешинский.
   - А где он?
   - Сбёг.
   - А почему ж он сбёг?
   - Потому что узнал, что копья тай косы для нас куют. Вот он испугался
и сбёг.
   - Это нехорошо, он же князю про вас донесет.
   - Что ты, дiду, каркаешь, как ворон! - сказал старый крестьянин. -  А
мы вот полагаем, что на панов черная година пришла. И не будет их ни  на
русском, ни на татарском берегу,  ни  панов,  ни  князей.  Одни  казаки,
вольные люди, будут. И не будет ни чинша, ни амбарного, ни сухомельщины,
ни перевозного, и жидов не будет, ибо так оно стоит в письме от  Христа,
о котором ты сам сейчас сказывал.  А  Хмель  князя  не  слабже.  Най  ся
попробують.
   - Дай же ему боже! - сказал дед. - Тяжела наша крестьянская доля, а в
прежние времена иначе бывало.
   - Чья земля? Князя. Чья степь? Князя. Чей лес? Чьи  стада?  Князя.  А
раньше был божий лес, божья степь,  кто  первый  приходил,  тот  брал  и