две слезы.
   - Чего и говорить, - сказал пан Заглоба, - великая беда пала  на  ваш
дом, но позволь, любезная барышня, заметить,  что  родичи  твои  отчасти
сами в том виноваты. Не следовало казаку руки твоей обещать, а потом его
обманывать,  что,  обнаружившись,  так  его  рассердило,   что   никакие
увещевания мои нисколько не помогли.  Жаль  тоже  и  мне  братьев  твоих
убитых: особенно младшего, он хоть и малец почти, а сразу  было  видать,
что из него знаменитый кавалер бы вышел.
   Елена расплакалась.
   - Не пристали слезы  той  одежонке,  которую  ты,  любезная  барышня,
сейчас носишь, так что утри их и скажи себе: на все,  мол,  воля  божья.
Господь и покарает убийцу, который без того уже  наказан,  ибо  кровь-то
пролил, а барышню-панну, единственную и  главную  цель  страстей  своих,
потерял.
   Тут пан Заглоба умолк, но через малое время сказал:
   - Ох и дал бы он мне жару, попадись я ему в лапы! На шагрень бы шкуру
мою выделал. Ты ведь не знаешь, барышня-панна, что я  в  Галате  уже  от
турок муки принял, так что с меня довольно. Других не жажду, и потому не
в Лубны, но в  Черкассы  поспешаю.  Оно  бы,  конечно,  хорошо  у  князя
спрятаться. А если догонят? Слыхала, Богунов казачок проснулся, когда  я
коней отвязывал? А если он тревогу поднял? Тогда они сразу бы  в  погоню
кинулись и нас бы через час поймали, у них там княжеские лошади  свежие,
а у меня времени не было выбирать. Он же - бестия дикая, этот Богун,  уж
ты мне поверь, барышня-панна, и так мне  опротивел,  что  я  дьявола  бы
скорее предпочел увидеть, чем его.
   - Боже сохрани к нему попасть.
   - Сам ведь он  себя  погубил.  Чигирин,  нарушив  гетманский  приказ,
бросил, с князем-воеводой  русским  задрался.  И  остается  ему  идти  к
Хмельницкому. Да только он присмиреет, если  Хмельницкого  побьют,  что,
между прочим, могло уже быть. Редзян  за  Кременчугом  войска  встретил,
плывущие под Барабашем и Кречовским на  Хмеля,  а  вдобавок  пан  Стефан
Потоцкий по суше с гусарами шел, но Редзян  в  Кременчуге  десять  дней,
пока чайку чинили, просидел, так что, покамест он до Чигирина  довлекся,
сражение, надо думать, состоялось. Мы новостей с минуты на минуту ждали.
   - Значит, Редзян из Кудака письма вез? - спросила Елена.
   - Точно. От пана  Скшетуского  к  княгине  и  к  тебе,  но  Богун  их
перехватил и, про все из них узнав, тут же Редзяна  порубал  и  поскакал
мстить Курцевичам.
   - О, несчастный юноша! Из-за меня он кровь свою пролил!
   - Не горюй, барышня-панна. Выздоровеет.
   - Когда же это было?
   - Вчера утром. Богуну человека убить - все  равно  что  другому  чару
вина опрокинуть. А рычал  он,  когда  письма  прочитал,  так,  что  весь
Чигирин трясло.
   Разговор на какое-то время оборвался. Между тем совсем  развиднелось.
Розовая заря, окаймленная светлым золотом, опалами и пурпуром, горела на
восточной стороне небес. Воздух был свежий, бодрящий, кони стали  весело
фыркать.
   - Ну-ка, пришпорим с богом, и понеслись! Лошадки отдохнули, и времени
терять нельзя, - сказал пан Заглоба.
   Они снова  пустились  вскачь  и  без  передышки  промчались  полмили.
Внезапно впереди показалась непонятная темная  точка,  приближавшаяся  с
небывалой скоростью.
   - Что это может быть? - молвил  пан  Заглоба.  -  Придержика  своего.
Верховой вроде бы.
   И  в  самом  деле,  во  весь  опор  приближался   какой-то   всадник;
скрючившись в седле, склонив  лицо  к  конской  гриве,  он  подхлестывал
нагайкой своего жеребца, который и  так,  казалось,  летел,  не  касаясь
земли.
   - Что ж это за дьявол и почему он так несется? Ну и прыть!  -  сказал
пан Заглоба, доставая из седельной  кобуры  пистолет,  чтобы  на  всякий
случай быть готовым ко всему.
   Между тем бешеный ездок был уже шагах в тридцати.
   - Стой! - гаркнул пан Заглоба, наводя пистолет. - Ты кто таков?
   Всадник на всем скаку осадил коня, выпрямился и, подняв глаза, тут же
закричал:
   - Пан Заглоба!
   - Плесневский, слуга чигиринского старосты? А ты  зачем  здесь?  Куда
несешься?
   - Ваша милость! Поворачивай и ты  за  мною!  Беда!  Гнев  божий,  суд
божий!
   - Что случилось? Что такое?
   - Чигирин запорожцы заняли. Холопы шляхту режут. Кара божья!
   - Во имя отца и сына! Что ты говоришь... Хмельницкий?
   - Пан Потоцкий убит, пан Чарнецкий в плену. Татары с  казаками  идут.
Тугай-бей!
   - А Барабаш и Кречовский?
   - Барабаш погиб. Кречовский к Хмельницкому переметнулся. Кривонос еще
вчера ночью двинулся на гетманов. Хмельницкий - сегодня  засветло.  Сила
страшная. Край в огне, мужичье  повсюду  бунтует,  кровь  льется!  Беги,
милостивый государь!
   Пан Заглоба вылупил глаза, разинул рот и  таково  был  огорошен,  что
слова не мог вымолвить.
   - Беги, милостивый государь! - повторил Плесневский.
   - Иисусе! - охнул пан Заглоба.
   - Иисусе Христе! - вторила Елена, разрыдавшись.
   - Бегите, время не ждет.
   - Куда? Куда же?
   - В Лубны.
   - А ты туда?
   - Туда, конечно. Ко князю-воеводе.
   - Пропади же оно все пропадом! - воскликнул пан Заглоба. - А  гетманы
где же?
   - Под Корсунем. Но Кривонос уже наверняка схватился с ними.
   - Кривонос или Прямонос, холера ему в бок! Значит,  нам  смысла  нету
ехать?
   - Ко льву в пасть, ваша милость, на погибель прешь.
   - А кто тебя в Лубны послал? Господин твой?
   - Господина моего  прикончили,  а  мне  мой  кум,  который  сейчас  с
запорожцами, жизнь спас и помог бежать. В Лубны  же  я  по  собственному