и строптивых про себя отмечая.
   Между тем с письмом Киселя встал Выговский. Копию  унес  Зорко,  дабы
прочитать ее товариществу, поэтому и там  и  здесь  установилась  полная
тишина.
   Воевода начинал письмо такими словами:
   - "Ваша милость пан  Старшой  Запорожского  Войска  Речи  Посполитой,
старинный и любезный мне господин и друг!
   Поскольку множество есть  таких,  каковые  о  вашей  милости,  как  о
недруге Речи Посполитой, понимают,  я  не  только  остаюся  сам  целиком
уверенный в Вашей неизменной к Речи Посполитой склонности, но  и  прочих
их милостей господ  сенаторов,  сподвижников  моих  в  том  уверяю.  Три
разумения убеждают меня в этом. Первое: что, хотя Войско Днепровское  от
века славу и вольности  свои  отстаивает,  однако  преданность  королям,
вельможам и Речи Посполитой никогда не нарушало. Второе: что  народ  наш
русский  в  вере  своей  правоверной  столь  неколебим,  что  предпочтет
здравием каждый из нас пожертвовать, чем веру  оную  чем-нито  нарушить.
Третье: что хоть и бывают разные (как и  теперь  вот  случилось,  прости
господи!) внутренние кровопролития, но, однако,  отчизна  для  всех  нас
есть единая, в каковой рождаемся, дабы вольности наши вкушать,  и  нету,
пожалуй, во всем свете другого государства, подобного  отчизне  нашей  в
правах и свободах. Посему привычные все мы, как один, сей матери  нашей,
Короны, нерушимость соблюдать, и,  хотя  случаются  огорчения  различные
(как оно на свете всегда было), однако разум требует  не  забывать,  что
легче в стране свободной договориться о том, что у кого  наболело,  чем,
потерявши матерь эту, уже другой такой не найти ни в христианстве, ни  в
поганстве..."
   Лобода переяславский воскликнул:
   - Правду каже!
   - Правду каже! - вторили другие полковники.
   - Неправду! Бреше, пся вiра! - рявкнул Чарнота.
   - Помалкивай! Сам пся вiра!
   - Изменники вы! На погибель вам!
   - На погибель тобi!
   - Давай слушай, нечего тут!  Читай  давай!  Он  наш  чоловiк.  Слушай
давай, слушай!
   Гроза собиралась нешуточная, но Выговский стал читать дальше, поэтому
снова все затихло.
   Воевода  в  продолжение  писал,  что  Войско  Запорожское  может  ему
доверять, ибо знает хорошо, что он, одной с ними крови  и  веры  будучи,
сочувствующим себя полагает и в злосчастном кровопролитии под  Кумейками
и на Старке участия не принимал, еще он призывал Хмельницкого  от  войны
отказаться, татар отослать или обратить против них оружие,  а  самому  в
верности Речи Посполитой утвердиться.  Заканчивалось  письмо  следующими
словами:
   "Обещаю вашей милости, как я есть сын церкви божьей и как род мой  от
крови народу  русского  старинной  идет,  что  сам  буду  всему  доброму
пособлять. Вы знаете, ваша милость, что и от меня в оной Речи Посполитой
(по милости господней) кое-что зависит, что без  меня  ни  война  решена
быть не может, ни мир установиться,  а  я  первый  войны  внутренней  не
желаю", и т. д.
   Сразу же поднялись  крики  "за"  и  "против",  но  в  целом  послание
понравилось и полковникам, и  товариществу.  Во  всяком  случае,  сперва
нельзя было ничего понять и расслышать  из-за  великого  неистовства,  с
каким послание обсуждалось. Товарищество  издали  походило  на  огромный
водоворот, в котором кипело, бурлило и гудело людское  море.  Полковники
потрясали перначами и налетали друг на друга, поднося друг другу  кулаки
к носам. Мелькали багровые лица, сверкали горящие глаза, выступала  пена
на губах, а всеми сторонниками  назревающей  распри  предводительствовал
Эразм Чарнота, впавший в подлинное неистовство. Хмельницкий тоже,  глядя
на его бешенство, был готов взорваться, отчего обычно все  стихало,  как
от львиного рыка. Но прежде вскочил на лавку Кречовский, махнул перначом
и крикнул громовым голосом:
   - Вам скотину пасти, не совещаться, рабы басурманские!
   -  Тихо!  Кречовский  говорить  хочет!  -  первым  крикнул   Чарнота,
ожидавший, что прославленный полковник за продолжение войны выскажется.
   - Тихо! Тихо! - вопили остальные.
   Кречовский был весьма уважаем среди казачества, а все из-за оказанных
казакам великих услуг, из-за больших воинских способностей и -  как  это
ни странно - оттого, что был шляхтич. Так что все разом утихло и  все  с
любопытством ждали, что он скажет, сам Хмельницкий даже  в  него  взгляд
беспокойный вперил.
   Но Чарнота ошибся, полагая, что полковник выскажется в пользу  войны.
Кречовский быстрым своим умом понял, что  или  теперь,  или  никогда  он
может получить от Речи Посполитой те самые староства и чины,  о  которых
мечтал. Он понял, что при умиротворении казаков его прежде многих прочих
постараются привлечь и ублажить,  чему  краковский  властелин,  в  плену
находясь, помешать не сможет, поэтому высказался он следующим образом:
   - Мое дело биться, не совещаться, но, коли до совета дошло, я желаю и
свое мнение сказать, ибо таковое благоволение от вас не меньше, а больше
иных прочих заслужил. Мы затеяли войну затем, чтобы нам возвратили  наши
вольности и привилегии, а воевода  брацлавский  пишет,  что  так  оно  и
должно быть. Значит: или будет, или не будет. Ежели  не  будет  -  тогда
война, а ежели будет - мир! Зачем же понапрасну кровь проливать?  Пускай
нас удовлетворят, а мы чернь успокоим, и война прекратится;  наш  батько
Хмельницкий мудро порешил и придумал,  чтобы  нам  сторону  его  милости
наисветлейшего короля взять, который нас и наградит за это, а ежели паны
воспротивятся, тогда позволит нам с ними посчитаться - и мы погуляем. Не
советовал бы я только татар отпускать: пускай кошем на Диком Поле станут
и стоят, покуда нам либо в стремя ногой, либо в пень головой.
   У Хмельницкого просветлело лицо, когда он это услышал,  а  полковники
уже в  огромном  большинстве  стали  кричать,  что  войну  следует  пока
прекратить и послов в Варшаву отправить, а воеводу из Брусилова просить,
чтобы сам на переговоры приехал. Чарнота, однако, кричал и  протестовал,
и тогда Кречовский, взглядом грозным в него уставившись, сказал:
   - Ты, Чарнота, гадячский полковник, о войне и кровопролитии взываешь,
а когда под Корсунем шли на тебя пятигорцы пана Дмоховского, так ты, как
пiдсвинок, визжал: "Брати рiдниї, спасайте!",  и  впереди  всего  своего
полка удирал.
   - Лжешь! - заорал Чарнота. - Не боюся ж я ни ляхiв, ни тебя.
   Кречовский сжал в руке пернач и  кинулся  к  Чарноте,  другие  начали