всюду, где проходил, даже следы человеческого проживания  исчезали.  Кто
не присоединялся к нему, погибал от ножа. Сжигали на корню  жито,  леса,
сады, а князь тем временем тоже, в свою очередь, сеял опустошение. После
поголовной  резни  в  Погребище  и  кровавой  бани,   устроенной   паном
Барановским Немирову, уничтожив этак с дюжину  крупных  шаек,  войско  в
конце концов стало лагерем под Райгородом, ибо почти месяц уже  люди  не
слезали с седел и  ратные  труды  измотали  солдат,  а  смерть  их  ряды
поуменьшила. Надо было отдышаться и отдохнуть, так как рука косцов  этих
одеревенела от кровавой жатвы. Князь был даже склонен на какое-то  время
уйти на отдых в мирные края, дабы пополнить войско,  а  главным  образом
конский запас, который был скорее похож на движущиеся  скелеты,  чем  на
живые  существа,  потому  что  лошади  с  месяц  уже  не  видели  зерна,
пробавляясь одной только затоптанною травою. Между тем после  недельного
бивака сделалось известно, что на подходе подкрепления. Князь тотчас  же
выехал навстречу и  в  самом  деле  встретил  Януша  Тышкевича,  воеводу
киевского, подходившего с полутора тысячами изрядного войска; были с ним
и пан Кшиштоф Тышкевич, подсудок брацлавский, и молодой пан  Аксак,  еще
почти  юноша,  но   с   добротно   снаряженной   собственной   гусарской
хоругвишкой, и множество шляхты, а именно господа  Сенюты,  Полубинские,
Житинские, Еловицкие, Кердеи, Богуславские - кто с дружинами,  а  кто  и
без, - все вместе насчитывали около двух тысяч сабель, не считая челяди.
Князь очень обрадовался и, признательность свою выражая, пригласил  пана
воеводу к себе на квартиру, а тот ее бедности и простоте  надивиться  не
мог. Князь, насколько в Лубнах жил по-королевски, настолько  в  походах,
желая показать пример солдатам, никаких  роскошеств  себе  не  позволял.
Стоял он постоем в небольшой  комнатенке,  в  узкую  дверь  которой  пан
воевода  киевский  по  причине  своей  превеликой  тучности  едва   смог
протиснуться,  приказав  даже  себя  стремянному  сзади  подпихивать.  В
комнате, кроме стола,  деревянных  лавок  и  койки,  покрытой  лошадиной
шкурой, не было ничего, разве что сенник у двери, на котором спал всегда
готовый к  услугам  ординарец.  Простота  эта  весьма  удивила  воеводу,
любившего посибаритничать и путешествовавшего с коврами. Итак, вошел  он
и с удивлением воззрился на  князя,  поражаясь,  как  может  муж,  столь
великий духом,  жить  в  таковой  непритязательности  и  убожестве.  Ему
случалось встречаться с князем на сеймах в Варшаве, он  состоял  даже  с
ним в дальнем родстве, но  коротко  они  знакомы  не  были.  Лишь  когда
завязался  разговор,  он  тотчас  понял,  что  имеет  дело  с  человеком
незаурядным.  И  вот  старый  сенатор  и  старый   бесшабашный   солдат,
приятелей-сенаторов  по   плечу   похлопывавший,   ко   князю   Доминику
Заславскому обращавшийся "милостивец мой!" и с самим  королем  бывший  в
доверительных отношениях, не мог позволить  себе  запросто  держаться  с
Вишневецким, хотя князь принял его учтиво, ибо был благодарен за помощь.
   - Сударь воевода, - сказал он. - Слава богу, что прибыли вы со свежим
народом, а то я уж на последнем дыхании шел.
   -  Заметил,  заметил  я,  что  солдаты  вашей   княжеской   светлости
измотались, сердешные, и это меня немало удручает,  ибо  прибыл  я  сюда
просить, чтобы ваша княжеская светлость помощь мне оказал.
   - Спешно ли?
   - Periculum in mora, periculum  in  mora!   Подошло негодяйства несколько  десятков  тысяч,  а  над
ними Кривонос, который, как я слышал, на вашу  княжескую  светлость  был
отряжен,  но,  узнав  от  языка,  что  ваша   княжеская   светлость   на
Староконстантинов пошли,  туда  направился,  а  по  дороге  обложил  мою
Махновку и такое опустошение учинил, что рассказать невозможно.
   - Слыхал я о Кривоносе и здесь ждал его, но поскольку он до  меня  не
добрался, придется, как видно, добираться до него -  дело  действительно
спешное. Большой гарнизон в Махновке?
   - В замке  двести  немцев  преизрядных,  и  они  какое-то  время  еще
продержатся. Но плохо, что в город понаехало множество шляхты с семьями,
а город-то укреплен валом да частоколом, так что  долго  обороняться  не
сможет.
   - Дело действительно спешное, - повторил князь.
   Затем поворотился к ординарцу:
   - Желенский! Беги к полковникам.
   Воевода киевский тем временем, тяжело дыша, уселся на лавку, при этом
он озабоченно озирался насчет ужина, ибо был голоден, а поесть любил,  и
весьма.
   Тут послышались шаги вооруженных людей и вошли  княжеские  офицеры  -
темные с лица, исхудавшие, бородатые. С запавшими глазами, с  выражением
неописуемой усталости во взглядах, они молча поклонились князю и  гостям
и стали ждать распоряжений.
   - Милостивые государи, - спросил князь, - кони у водопойных колод?
   - Так точно!
   - К походу готовы?
   - Как всегда.
   - Прекрасно. Через час идем на Кривоноса.
   - Ге! - удивился  киевский  воевода  и  поглядел  на  пана  Кшиштофа,
подсудка брацлавского.
   А князь продолжал:
   -  Их  милости  Вершулл  и  Понятовский  пойдут  первыми.   За   ними
Барановский с драгунами, а  через  час  чтоб  у  меня  и  пушки  Вурцеля
выступили.
   Полковники, поклонившись, вышли,  и  спустя  минуту  трубы  затрубили
поход. Киевский воевода такой поспешности не ожидал и даже не желал  ее,
так как устал с дороги и  утомился.  Он  рассчитывал  с  денек  у  князя
отдохнуть, дело бы успелось; а тут  приходилось  сразу,  не  спавши,  не
евши, на коня садиться.
   - Ваша милость, князь, - сказал он, - а дойдут  ли  твои  солдаты  до
Махновки, ибо на вид ужасно они fatigati  ,  а  дорога
неблизкая.
   - Об этом, милостивый государь, не беспокойся. Они на битву,  как  на
свадьбу, идут.
   - Вижу я, вижу. Ребята удалые, но ведь... мои-то люди с дороги.
   - Ты же сам, ваша милость, сказал: "Periculum in mora".
   - Так-то оно так, да недурно бы хоть ночку отдохнуть.  Мы  же  из-под
Хмельника идем.
   - Досточтимый воевода, мы - из Лубен, из-за Днепра.
   - Мы день целый в дороге.
   - Мы - целый месяц.
   Сказав это, князь вышел,  чтобы  самолично  проверить  построение,  а
воевода глаза на подсудка, пана Кшиштофа, уставил, ладонями  по  коленям