выстрелами.
   Подъехав  еще  ближе,  солдаты   Володыёвского   увидели   рейтар   в
широкополых шляпах; их было не очень много.  Одни  из  них  стреляли  из
пистолетов по толпе крестьян, вооруженных цепами и вилами, и теснили  их
за хаты, на огороды; другие выгоняли рапирами на дорогу волов,  коров  и
овец. Иные так увешались домашней птицей,  еще  трепыхавшей  крыльями  в
предсмертных судорогах, что их трудно было разглядеть  в  целых  облаках
перьев. Человек двадцать держали  на  поводу  по  две-три  лошади  своих
товарищей, грабивших, видно, хаты.
   Дорога в деревню спускалась по косогору вниз среди березника, так что
лауданцев не было видно, но  сами  они  видели  всю  картину  вражеского
набега,  освещенную  пожаром,  в  отсветах  которого  можно  было   ясно
различить иноземных солдат,  мужиков,  которые  защищались,  сбившись  в
беспорядочные кучи, и  баб,  которых  тащили  рейтары.  Все  метались  с
криками, воплями и проклятиями, будто куклы в святочном вертепе.
   Целую гриву огня разметал пожар над деревушкой и гудел все страшней и
страшней.
   Володыёвский приблизился со  своей  хоругвью  к  распахнутым  настежь
воротам  на  околице  деревушки  и  дал  команду  убавить  ход.  Он  мог
обрушиться на ничего не подозревавшего врага и смести его одним  ударом,
но маленький рыцарь решил "попытать шведов" в бою открытом и решительном
и потому умышленно действовал так, чтобы его заметили.
   Несколько человек  рейтар,  стоявших  на  околице  у  ворот,  первыми
заметили  приближавшуюся  хоругвь.  Один  из  них  бросился  к  офицеру,
стоявшему с рапирой наголо посреди дороги в большой группе всадников,  и
стал что-то говорить ему, показывая рукой в ту сторону, откуда спускался
со своими людьми Володыёвский. Офицер прикрыл рукой глаза,  посмотрел  с
минуту, затем махнул рукой, и тотчас среди криков и воплей людей и  рева
скотины послышались громкие звуки рожка.
   Вот когда наши рыцари смогли подивиться выучке шведского солдата:  не
успели раздаться первые звуки рожка, как одни рейтары выбежали  из  хат,
другие побросали награбленный скарб, волов и  овец,  и  все  кинулись  к
лошадям.
   В мгновение ока отряд построился в боевые порядки, при  виде  которых
восхитилось сердце маленького рыцаря, - такие молодцы были солдаты.  Все
как на подбор, рослые, сильные, одетые в кафтаны с  кожаными  перевязами
через плечо, в одинаковые черные шляпы с полями,  приподнятыми  с  левой
стороны, все на одинаковых гнедых лошадях, стояли они стеной, с рапирами
на плече, бросая быстрые, но спокойные взгляды в сторону дороги.
   Но вот из строя выехал офицер с трубачом,  желая,  видимо,  спросить,
что это за люди так медленно приближаются к ним.
   Он, видно,  думал,  что  это  какая-нибудь  радзивилловская  хоругвь,
которая его не тронет. Он стал махать рапирой и  шляпой,  а  трубач  все
трубил в знак того, что они хотят говорить.
   - Ну-ка, пальни по ним  который  из  дробовика,  -  сказал  маленький
рыцарь, - чтобы они знали, чего могут ждать от нас!
   Раздался выстрел, но  было  слишком  далеко,  и  дробь  не  долетела.
Офицер, видно, все еще думал, что это какое-то недоразумение, потому что
закричал еще громче и стал еще сильнее размахивать шляпой.
   - Дайте ему еще раз! - крикнул Володыёвский.
   После второго выстрела офицер повернул коня и направился, правда,  не
очень торопливо, к своим солдатам, которые тоже стали рысью приближаться
к нему.
   Первая шеренга лауданцев уже въезжала в околицу.
   Шведский офицер что-то крикнул;  рапиры,  которые  шведы  держали  на
плече, опустились и повисли на темляках, и все солдаты мгновенно  вынули
из кобур пистолеты и оперли их о луки седел, держа дулами вверх.
   - Отличные солдаты! - проворчал  Володыёвский,  видя,  как  быстро  и
согласно, почти механически выполняют они все движения.
   С этими словами он оглянулся,  в  порядке  ли  его  шеренги,  плотнее
уселся в седле и крикнул:
   - Вперед!
   Лауданцы пригнулись к шеям лошадей и помчались стрелой.
   Шведы подпустили их и дали вдруг  залп  из  пистолетов,  но  большого
урона лауданцам,  укрывшимся  за  головами  лошадей,  не  нанесли;  лишь
несколько  человек  выпустили  из  рук  трензеля  и  откинулись   назад,
остальные доскакали и сшиблись с рейтарами.
   Легкие литовские  хоругви  были  еще  вооружены  копьями,  которые  в
коронном войске оставались только у гусар; но  Володыёвский,  зная,  что
бой придется вести в тесноте, приказал  еще  по  дороге  вдеть  копья  в
башмаки, и сейчас люди выхватили сабли.
   Первым натиском лауданцы  не  смогли  опрокинуть  шведов,  те  только
подались назад и, пятясь, стали сечь и колоть их  рапирами,  а  лауданцы
яростно теснили их вдоль улицы. Сраженные  падали  наземь.  Все  жесточе
сшибались противники; крестьяне, вспугнутые  лязгом  сабель,  убежали  с
широкой деревенской улицы, где жар от пылающих домов был невыносим, хотя
от дороги они были отделены садами.
   Под  все  более  стремительным  напором  лауданцев   шведы   медленно
отступали, но еще в полном порядке. Да и рассеяться им было трудно,  так
как улицы с обеих сторон ограждали высокие плетни.  Порой  они  пытались
остановиться, но не могли сдержать натиска.
   Удивительный это был бой,  в  котором  из-за  тесноты  рубились  одни
первые шеренги, а задние могли только теснить передних. Именно  по  этой
причине бой превратился в жестокую сечу.
   Попросив заранее старых полковников и  Яна  Скшетуского  последить  в
минуту атаки за людьми, Володыёвский сам  наслаждался  битвой  в  первом
ряду.  Ежеминутно  чья-то  шведская  шляпа  проваливалась  перед  ним  в
темноту, точно ныряла под землю; порою рапира, выбитая из  рук  рейтара,
взлетала со свистом над рядом бойцов, раздавался  пронзительный  крик  и
снова  проваливалась  шляпа;  место  ее  занимала  другая,   третья,   а
Володыёвский все продвигался вперед, и маленькие глазки  его  светились,
словно две зловещие искорки; но он не увлекался, не забывался, не  махал
саблей, как цепом;  порою,  когда  никого  нельзя  было  достать  саблей
впереди, он повертывал лицо и клинок чуть вправо или влево и  мгновенно,
движением как будто почти незаметным, выбивал сбоку рейтара из седла,  и
страшен  он  был  этими  движениями,  легкими  и  молниеносными,   почти
нечеловеческими.
   Как женщина, берущая коноплю, уйдя в заросли, совсем тонет в них,  но
путь ее легко узнать по падающим стеблям, так и он исчезал на  мгновение
из глаз в толпе рослых солдат; но там, где они падали, как  колосья  под