- А понадобится, так он,  говоришь,  и  рубиться  горазд?  -  спросил
Станкевич.
   - Еще как горазд! Ведь это он на глазах у всего  войска  зарубил  под
Збаражем Бурлая.
   - Нет, клянусь богом, такого человека я еще не встречал! - воскликнул
Станкевич.
   - Большую услугу оказал он нам своим бегством, - заметил  Оскерко,  -
потому что забрал с собой письма  гетмана.  Кто  его  знает,  что  писал
гетман про нас в этих письмах. Не думаю я, чтобы  шведский  комендант  в
Биржах поверил не Ковальскому, а нам.  Не  может  этого  быть.  Мы  ведь
приедем как узники, а он как начальник  конвоя.  Но  что  там  не  будут
знать, что с нами делать, - это как  пить  дать.  На  плаху,  во  всяком
случае, не поведут, а это самое главное.
   - Да я это так только говорил, - ответил Мирский, - чтобы  Ковальский
совсем потерялся. Но то, что нас, как ты говоришь, на плаху не  поведут,
это, право же, плохое утешение. Так повернулось дело, что лучше  смерть!
Ясно, что теперь разгорится еще одна война, что  на  этот  раз  начнется
смута, а это уж последний конец. Зачем мне, старику, смотреть на это?
   - И мне, я ведь помню другие времена! - воскликнул Станкевич.
   - Вы не должны так говорить, ибо  милосердие  божие  превыше  людской
злобы, и всемогущая десница господня может вырвать нас из пучины,  когда
мы меньше всего этого ожидаем.
   - Святые слова! - сказал Ян  Скшетуский.  -  И  как  ни  тяжело  нам,
солдатам покойного  князя  Иеремии,  жить  теперь,  ибо  мы  привыкли  к
победам, а все же хочется еще  послужить  отчизне,  только  бы  дал  бог
наконец вождя  -  не  изменника,  а  такого,  которому  человек  мог  бы
предаться всей душой и всем сердцем.
   - Ох, правда, правда! - вздохнул Володыёвский. - Мы бы  день  и  ночь
сражались.
   - Это, скажу я вам, самая большая беда, - промолвил Мирский, - все мы
от этого как впотьмах ходим  и  сами  себя  спрашиваем:  что  делать?  И
неуверенность гнетет нас, как тяжкий сон. Не знаю, как вы, но меня томит
и душит тревога. Как подумаю, что это я бросил булаву к  ногам  гетмана,
что это я причина мятежа и бунта, от ужаса остатки седых волос встают  у
меня дыбом на голове. Да! Но что же  делать  пред  лицом  явной  измены?
Счастливы те, кому не надо было спрашивать себя об этом и искать в  душе
ответа!
   - Вождя, вождя  пошли  нам,  боже  милосердный!  -  снова  воскликнул
Станкевич, поднимая глаза к небу.
   - А что, воевода витебский,  говорят,  человек  весьма  достойный?  -
спросил Станислав Скшетуский.
   - Да! - ответил Мирский. - Но нет  у  него  булавы  ни  великого,  ни
польного гетмана, и пока всемилостивейший король  наш  не  присвоит  ему
звания гетмана, он может действовать только на свой страх. Одно верно  -
что не пойдет он ни к шведам, ни к другим врагам.
   - Пан Госевский, гетман польный, в плену у Радзивилла.
   - А все потому, что он тоже человек достойный, - подхватил Оскерко. -
Когда до меня дошла весть об его аресте, я так и обмер и  сразу  почуял,
что дело неладно.
   - Был я как-то в Варшаве, - заговорил после  минутного  раздумья  пан
Михал, - и пошел в королевский дворец, а всемилостивейший король наш,  -
он любит солдат и меня хвалил после битвы под Берестечком, - тотчас меня
признал и велел прийти на обед. На этом обеде видел я  пана  Чарнецкого,
собственно  и  пир-то  был   в   его   честь.   Выпил   тогда   немножко
всемилостивейший король наш и стал обнимать пана Чарнецкого, а  потом  и
говорит: "Пусть даже такая придет година, что все от меня отступятся, ты
останешься мне верен!" Я собственными ушами слышал  эти  слова,  как  бы
вдохновенные свыше. От волнения пан Чарнецкий слова  не  мог  вымолвить,
только повторял: "До последнего вздоха! До последнего вздоха!" А  король
наш заплакал тогда...
   - Как знать, не пророческие ли это были слова,  ибо  година  бедствий
уже пришла! - сказал Мирский.
   - Пан Чарнецкий великий воитель! - промолвил Станкевич. - Его  имя  в
Речи Посполитой у всех на устах.
   - Говорят, - прибавил Скшетуский, - будто татары,  которые  оказывают
помощь пану Ревере Потоцкому в  войне  с  Хмельницким,  так  любят  пана
Чарнецкого, что не хотят идти туда, где его нет.
   - Истинная правда! - подхватил Оскерко.  -  Я  слыхал,  как  об  этом
рассказывали в Кейданах при князе гетмане; все мы восхваляли тогда  пана
Чарнецкого, а князю это очень не понравилось, нахмурился он  и  говорит:
"Пан  Чарнецкий  коронный  обозный   , но  у  меня
мог бы быть в Тыкоцине подстаростой".
   - Invidia, видно, уже его мучила.
   - Ясно, что злодейство не может вынести света добродетели.
   Так беседовали между собою арестованные  полковники,  а  потом  снова
свернули разговор  на  Заглобу.  Володыёвский  ручался,  что  они  могут
надеяться на помощь старого рыцаря, - не такой он человек, чтобы бросить
друзей в беде.
   - Я уверен, - говорил пан Михал, - что он бежал в Упиту,  где  найдет
моих людей, если только их еще не разбили или не  угнали  в  Кейданы.  С
ними он сам двинется нам на помощь, разве только они не захотят идти. Не
думаю, однако, чтобы не захотели, в хоругви больше  всего  лауданцев,  а
они меня любят.
   - Но они все старые слуги Радзивиллов? - заметил Мирский.
   - Это верно, но когда дознаются о  выдаче  Литвы  шведам,  об  аресте
гетмана польного, кавалера Юдицкого и вас со мною, отвратятся их  сердца
от Радзивилла. Достойная это  шляхта,  а  уж  пан  Заглоба  не  пожалеет
красок, так распишет гетмана, что лучше его никто из нас не сумеет.
   - Так-то оно так, - сказал Станислав Скшетуский, - но ведь мы  в  это
время будем уже в Биржах.
   - Не может этого быть, ведь мы все время кружным  путем  едем,  чтобы
миновать Упиту, а из Упиты дорога прямая,  как  стрела.  Даже  если  они
выедут на день, на два позже, и то могут попасть в Биржи  раньше  нас  и
перерезать отряду путь. Мы сейчас только  в  Шавли  едем,  а  уж  оттуда
повернем на Биржи, ну а из Упиты до Бирж, скажу я  вам,  поближе  будет,
чем из Шавлей.
   - Да, да, поближе, и дорога получше! - подтвердил Мирский.
   - Ну вот видите. А мы еще и до Шавлей не доехали.
   Только к вечеру рыцари увидели гору, что зовется  Салтувес-Калнас,  у
подножия которой лежат Шавли. По дороге  в  деревнях  и  городах,  через