грамоту вынули и подрали". Все божие священство,  посадники  и  весь  Псков,
подумавши, отвечали: "Сам, господин, знаешь, что тебе здесь недолго  быть  и
нашего дела тебе скоро нельзя управить, потому что в это последнее  время  в
церквах между священниками смущение сильное, так что всего и сказать нельзя,
сами они хорошо об этом знают; так вот, грамоту из Номоканона выписали  и  в
ларь положили по вашему же  слову;  сам  ты,  господин,  и  прежние  владыки
благословляли пять  соборов  управлять  всякими  делами  священническими  по
Номоканону вместе с своим наместником".  Владыка  сказал:  "Доложу  об  этом
митрополиту и дам вам знать, как он  прикажет".  Митрополит  благословил,  а
великий князь приказал, чтоб псковичи все управление священническое положили
на архиепископе новгородском, потому что так искони предано,  и  весь  Псков
митрополичье благословение и государя своего, великого князя, слово  принял,
вынул грамоту из ларя и подрал.
     Между тем  в  Москву  приехал  из  Новгорода  посол,  посадник  Василий
Ананьин, правил посольство о своих делах земских новгородских,  относительно
же великокняжеских жалоб не сказал ни слова и, когда бояре напомнили  ему  о
них, отвечал: "Великий Новгород об этом не  мне  приказал".  Великого  князя
раздосадовала такая грубость, что новгородцы о своих земских  делах  к  нему
посылают и челом бьют, а в чем ему грубят, то забывают;  он  велел  Ананьину
сказать новгородцам: "Исправьтесь, отчина моя, сознайтесь, в  земли  и  воды
мои не вступайтесь, имя мое держите честно  и  грозно  по  старине,  ко  мне
посылайте бить челом по докончанию, а я вас, свою отчину, жаловать хочу и  в
старине держу". Отправивши такое умеренное  требование,  без  всяких  угроз,
Иоанн, однако, не очень надеялся на удовлетворительный  для  себя  ответ  со
стороны Новгорода и стал думать о походе, послал  сказать  псковичам:  "Если
Великий Новгород не добьет мне челом о моих старинах, то  отчина  моя  Псков
послужил бы мне, великому князю, на Великий Новгород за мои старины".
     В таком положении находились  дела,  когда  в  ноябре  1470  года  умер
новгородский владыка Иона, а  чрез  два  дня  после  его  смерти  приехал  в
Новгород брат киевского князя - наместника Семена, Михаиле Александрович или
Олелькович,  выпрошенный   Новгородом   у   короля   Казимира,   приехал   в
сопровождении многочисленной толпы и был принят с честью. Принимать с честью
князей литовских и давать им кормление на пригородах не  было  новостью  для
Новгорода, и  подобные  приемы  прежде  не  вели  к  разрыву  с  московскими
князьями, которые продолжали держать в Новгороде своих  наместников.  Так  и
теперь  новгородцы,  принявши  Олельковича,  не  показали  пути  наместникам
Иоанновым;  но  теперь  обстоятельства  были  уже  другие;   теперь   пробил
решительный час, теперь громко и ясно был высказан вопрос: оставаться ли  за
Москвою или просить покровительства у короля литовского? И при решении этого
вопроса город разделился на две стороны. Олельковича выпросили у Казимира не
для защиты от  шведов  или  немцев,  выпросила  его  сторона  литовская  для
усиления себя, для угрозы Москве.
     Через десять дней после смерти Ионы посадники, тысяцкие и весь  Великий
Новгород, поставя вече у св. Софии, положили три жребия на престоле:  жребий
Варсонофия,   духовника,   Пимена,   ключника,   и    Феофила,    ризничьего
архиепископских; вынулся жребий Феофилов; избранного по старине ввели честно
во владычний двор, на сени, и по старине отправили посла в Москву бить челом
великому князю, просить опасной грамоты для приезда Феофила и посвящения его
в архиепископы у гроба чудотворца Петра. Но сторона  литовская,  Борецкие  с
Олельковичем действовали: говорят, что князь Михаил указывал Марфе жениха  в
одном из панов литовских, в будущем наместнике новгородском, с  которым  она
станет правительницею родного города.  Ключник  владычний  Пимен,  потерявши
надежду стать архиепископом по жребию, думал получить свое желание при новом
порядке вещей, тем более что Феофил  был  за  старину,  требовал,  чтоб  его
отправили  непременно  на  поставление  в  Москву;  Пимен,  напротив,   стал
объявлять: "Хотя на Киев меня  пошлите,  я  и  туда  на  свое  постановление
поеду"; хозяин богатой казны  архиепископской,  Пимен  передал  много  денег
Марфе для  подкупа  людей  на  свою  сторону.  Но  такое  поведение  Пимена,
разграбление казны владычней и желание идти  наперекор  священному  древнему
обычаю, по которому был  избран  Феофил,  возбудили  сильное  негодование  в
Новгороде: Пимена схватили, мучили, казну  его  разграбили  и,  кроме  того,
взыскали 1000 рублей. Пришел и ответ  из  Москвы  на  просьбу  о  позволении
приехать Феофилу; великий князь велел сказать: "Отчина моя Великий  Новгород
прислал ко мне бить челом, и я его жалую, нареченному владыке  Феофилу  велю
быть у себя и у митрополита для поставленья без всяких зацепок, по  прежнему
обычаю, как было при отце моем, деде и прадедах".
     Люди,  не  хотевшие  разрывать  с  Москвой,  и  в  том  числе   Феофил,
обрадовались дружелюбному ответу Иоаннову; но  в  это  самое  время  явились
послы псковские с такой речью: "Нас великий князь, а наш государь  поднимает
на вас; от вас же, своей отчины, челобитья хочет. Если вам будет надобно, то
мы за вас, свою братью, ради отправить посла к великому князю, бить челом  о
миродокончальной с вами грамоте: так вы бы послам нашим дали путь  по  своей
вотчине к великому князю". Это посольство доставило  приверженцам  литовским
предлог к восстанию; на вече раздались голоса: "Не хотим за  великого  князя
московского, не хотим называться его отчиною,  мы  люди  вольные;  не  хотим
терпеть  обиды  от  Москвы,  хотим  за  короля  Казимира!  Московский  князь
присылает опасную грамоту нареченному владыке, а между тем поднимает на  нас
псковичей и сам хочет идти!" В ответ послышались  крики  стороны  противной:
"Хотим, по старине, к Москве! Нельзя нам  отдаться  за  короля  и  поставить
владыку у себя от митрополита-латинца". Вечевая усобица должна  была  решить
вопрос о том, за кем быть Новгороду - за литовским  или  московским  князем,
как прежде она решала, какого князя принять - киевского,  черниговского  или
суздальского? Природа веча давала  стороне  богатейшей  возможность  осилить
противников менее богатых наймом людей, которые  продавали  не  только  свои
голоса на вече, но и свои руки, когда дело доходило до  схватки:  по  словам
летописца, приверженцы Литвы стали нанимать худых мужиков вечников,  которые
готовы стать  за  всякого,  по  своему  обычаю;  вечники  начали  звонить  в
колокола, кричать: "Хотим за короля!" - и бросать  камнями  в  тех,  которые
хотели оставаться за московским князем. Наконец литовская  сторона  осилила:
отправили посла с поминками и с  челобитьем  к  королю,  и  король  заключил
договор со всем Великим Новгородом, мужами  вольными:  обязался  держать  на
Городище наместника веры греческой, православного  христианства;  наместник,
дворецкий и тиуны королевские, живя на Городище, не  могли  иметь  при  себе
более  пятидесяти  человек.  Пойдет  великий  князь  московский  на  Великий
Новгород, или сын его, или  брат  или  которую  землю  поднимет  на  Великий
Новгород, королю садиться на коня за Новгород со всею Радою литовскою;  если
же король, не помирив Новгорода с московским князем, поедет в Польскую землю
или Немецкую и без него пойдет Москва на Новгород, то Рада литовская садится
на коня и обороняет Новгород. Король  не  отнимает  у  новгородцев  их  веры
греческой православной, и где будет любо Великому Новгороду, тут и  поставит