сказать на это: "Только бы Сафа-Гирей был нам послушен  да  была  бы  в  нем
правда, то мне отчего не хотеть его на Казани? Но видите  сами,  что  он  не
прям". Послы отвечали: "Видим сами, что царь не прям, клятву преступил, дело
свое презрел, нас забыл: какому в нем добру быть! А  теперь  ведает  бог  да
государь, как своею землею Казанскою промыслить;  мы  холопы  государевы,  а
царя какого нам государь пожалует, тот нам и  люб".  После  этого  они  били
челом, чтоб государь дал им опять Шиг-Алея, потому  что  Шиг-Алей,  говорили
они, земли Казанской не грабил ничего, а не взлюбили его лихие  люди;  пусть
государь отпустит его на Казань и даст наказ, как его дело беречь и тамошних
людей жаловать; послы просили, чтоб государь отпустил Шиг-Алея,  их  и  всех
пленных казанцев  к  Васильсурску;  отсюда  обещались  разослать  грамоты  в
Казань, к черемисе горной и луговой, к арским князьям, что государь хочет их
жаловать и беречь. Великий князь велел спросить их: "Как вы поехали  к  нам,
был ли вам наказ от князей и от земли просить у нас в цари Шиг-Алея?"  Послы
отвечали: "Такого наказа нам не было: за каким делом нас послали, о том деле
мы и били челом; а теперь бьем челом, чтоб государь нас пожаловал, велел нам
ему служить, а  Сафа-Гирею  служить  не  хотим:  Сафа-Гиреем  мы  умерли,  а
государевым жалованьем ожили. Сафа-Гирей послал нас за великими  делами;  но
что мы здесь ни сделали, он все это презрел, от нас отступился;  а  если  мы
ему не надобны, так и он нам не надобен. А в Казани у нас родня есть, братья
и друзья, а которые попали в руки людям великокняжеским, у тех у всех отцы и
братья, родственники и друзья в Казани. Как только мы придем к  Васильсурску
и пошлем к ним грамоты, так они за нас станут".
     Великий князь, поговорив с  боярами,  послал  в  Казань  гонца  Посника
Головина как  будто  с  ответом  к  Сафа-Гирею,  а  между  тем  наказал  ему
поговорить с двумя казанскими вельможами и разузнать, как они думают.  Гонец
возвратился, как видно, с благоприятным ответом, потому  что  великий  князь
после вторичного совета с боярами отпустил Шиг-Алея и послов, но только не в
Васильсурск,  а  в  Нижний,  что  было  безопаснее,  ибо  ближе  к   Москве.
Сафа-Гирей, узнавши об этих движениях, хотел убить московского посла  Полева
и начать снова открытую войну с великим князем; но как скоро пришли в Казань
грамоты от послов из Нижнего, то вельможи и все казанцы выгнали  Сафа-Гирея,
советников его, крымцев и ногайцев перебили, жену его отослали  к  отцу  ее,
ногайскому князю Мамаю, а к великому князю послали бить челом, чтоб дал им в
цари не Шиг-Алея, которого  они  боятся,  но  младшего  брата  его,  Еналея,
владевшего городком Мещерским.  Великий  князь  согласился  на  их  просьбу,
отпустил Еналея в Казань, а Шиг-Алею дал Каширу и Серпухов; но последний  не
был доволен, стал пересылаться  с  Казанью  и  другими  местами  без  ведома
великокняжеского, чем нарушил свою присягу, за что  его  свели  с  Каширы  и
Серпухова и послали в  заточение  на  Белоозеро.  Еналеем  были  довольны  в
Москве: когда он и вся земля Казанская прислали  бить  челом,  чтоб  великий
князь пожаловал, не брал из Казани пищалей, потому  что  у  Казанской  земли
друзей много, но недруги есть, то Василий пожаловал  брата  и  сына  своего,
царя Еналея, исполнил его  просьбу;  вздумавши  жениться  на  дочери  одного
казанского мурзы, Еналей испросил прежде согласия  великого  князя  на  этот
брак; видим также, что такие-то и другие дела казанские земские  решались  в
Москве (1531 г.).
     Казань была усмирена, но Крым не давал покою. Осенью 1527  года,  когда
послы Сайдет-Гирея были в Москве,  племянник  его,  Ислам-Гирей,  явился  на
берегах Оки; но здесь  уже  были  московские  воеводы  и  не  пустили  татар
переправиться на другой  берег;  Ислам  должен  был  поспешно  возвратиться,
потеряв много татар, убитых  преследовавшими  его  детьми  боярскими.  Когда
разнеслась  весть  о  нашествии  Ислама,  то  великий  князь  велел  утопить
Сайдет-Гиреевых послов. Сайдет-Гирей был изгнан, его место занял Саип-Гирей,
бывший прежде в Казани. В августе 1533 года великий князь получил весть, что
двое племянников ханских - Ислам- и Сафа-Гирей - идут к московским украйнам.
Василий немедленно стал снаряжаться в поход, послал за братьями  -  Юрием  и
Андреем, отпустил воевод на Коломну к Оке и сам выступил 15 августа  в  село
Коломенское, отслушавши обедню у праздника в Успенском соборе; в Кремле  без
себя велел расставлять пушки и пищали и посадским людям перевозить имение  в
город. В тот самый день татары подошли к Рязани, выжгли посады и  рассеялись
по волостям - бить, грабить и брать в плен.  Великий  князь  велел  воеводам
отправить за Оку отряды для  добывания  языков;  начальник  одного  из  этих
отрядов, князь Димитрий Палецкий, разбил толпу татар в 10 верстах от  Николы
Заразского; начальник другого отряда, князь Иван  Овчина-Телепнев-Оболенский
разбил другую толпу и, преследуя ее, наткнулся на большое татарское  войско;
враги растолкнули Оболенского с его ратниками, некоторых взяли  в  плен,  но
ничего  не  предпринимали  более  и  вышли  из  московских  пределов,  боясь
встретиться с главным войском великокняжеским;  воеводы  двинулись  было  за
ними, но не могли догнать.
     А между тем с Крымом происходили постоянные сношения; все толковалось о
союзах, о шертных грамотах, но разбойники больше всего толковали о поминках,
жаловались, что этих пoминков мало присылается из Москвы, говорили,  что  им
выгоднее быть в войне с  великим  князем,  чем  в  мире.  Василий  не  хотел
посылать им денег даром и приказывал отвечать хану на его жалобы:  "Если  ты
покажешь нам на деле свою дружбу, то мы также покажем тебе  свою  дружбу:  о
чем к нам прикажешь, что у нас будет, мы ни за что  не  постоим;  но  уроком
поминков мы ни к кому не посылывали. Хочешь быть с нами в дружбе,  так  вели
написать грамоту шертную". Хан  продолжал  свое:  "Мне  ты  девять  поминков
прислал, а мы к тебе прежде посылали дефтерь, и в нем написано 120  человек,
а ты только пятнадцати человекам поминки прислал;  но  ведь  ты  нашу  землю
хорошо знаешь: наша земля войною живет". Саип просил  не  одних  кречетов  и
мехов, он просил также, чтоб великий князь прислал ему хорошего  хлебника  и
повара. Василий не потакал его жадности; переменил и прежние слишком учтивые
формы в сношениях с ханами: так, вместо челобитья в грамотах  начали  писать
переводное татарское выражение: "Много-много поклон". С гонцами ханскими  не
стали обходиться так почтительно, как прежде, и хан по  этому  поводу  писал
великому князю: "Наши гонцы сказывают, что их по старому обычаю не чтишь,  и
ты бы их чтил: кто  господина  захочет  почтить,  тот  и  собаке  его  кость
бросит".
     Но Сигизмунд литовский продолжал обязываться платежом в  Крым  ежегодно
по 7500 червонных и на такую же сумму сукон, выговаривая, что эти  деньги  и
сукна будут посылаться только в те года, когда крымцы не будут  нападать  на
литовские владения. Хан Саип-Гирей был этим недоволен. "Значит, -  писал  он
королю, - ты не хочешь со мною вечного мира; если бы ты хотел вечного  мира,
то прислал бы нам 15000 червонных, как  прежде  брату  моему,  Магмет-Гирею,
посылывал". Хан жаловался также королю на козаков малороссийских, которые не
упускали случая покорыстоваться  на  счет  татар  и  вместе  с  московскими,
путивльскими  козаками  проведывали  о  движениях  крымцев  на  Москву.  Для
покрытия крымских  издержек  литовские  города  продолжали  платить  подать,