Бельский вышел на берег, расположился  станом  в  виду  Казани  у  Гостиного
острова и двадцать дней дожидался конницы - она не приходила;  а  между  тем
загорелась стена  в  деревянной  казанской  крепости;  московские  полки  не
двинулись ни для того, чтоб воспользоваться пожаром и овладеть крепостью, ни
для того, чтобы после мешать  казанцам  в  строении  новой  стены.  28  июля
Бельский перенес стан на берег Казанки; недалеко отсюда стоял и Сафа-Гирей и
несколько  раз  покушался  тревожить  русский  стан  пешею   черемисою,   но
понапрасну. Время шло; ни конница, ни судовая рать  с  пушками  и  съестными
припасами не приближались; начал  сказываться  голод,  потому  что  черемисы
опустошили все вокруг, засели на всех дорогах, не позволяя  русским  отрядам
добывать кормов прервали все сообщения, так что нельзя  было  дать  вести  в
Москву о состоянии войска. В это время, когда рать Бельского начала  упадать
духом от голоду, разнесся слух, что конное  войско  потерпело  поражение  от
татар; ужас напал на воевод; стали  думать  об  отступлении;  скоро  узнали,
однако, что слух был ложный: потерпел поражение один только небольшой  отряд
конницы, главная же рать, шедшая под начальством Симского, в двух встречах с
татарами на Свияге одержала верх. Но если конница счастливо  преодолела  все
опасности, то не могла преодолеть их судовая  рать,  шедшая  с  Палецким:  в
узких местах между островами черемисы загородили дорогу камнями и деревьями,
а с берега осыпали русских стрелами и бросали бревна; только  немногие  суда
могли спастись и с воеводою достигли главной рати. Несмотря, однако, на  это
несчастие, когда пришла конница, Бельский 15  августа  обложил  Казань.  Под
защитою конницы, сдерживавшей натиски казанской конницы, осадные машины были
придвинуты к стенам; казанцы отстреливались, но скоро  они  потеряли  своего
пушечного мастера, который один только и был в  городе.  Это  обстоятельство
заставило их просить мира с  обязательством  отправить  в  Москву  послов  с
челобитьем. Бельский обрадовался и снял осаду, потому что  войско  не  могло
долее выдерживать голод. Послы действительно явились в Москву бить челом  от
всей земли Казанской за свою вину и просить,  чтоб  великий  князь  утвердил
царем Сафа-Гирея. Василий согласился на их просьбу, но против воли:  не  для
того посылал он такую многочисленную рать против казанцев, чтоб  оставить  у
них царем  Гирея;  поход  не  удался,  не  оправдал  ожиданий,  и  вот,  как
обыкновенно  бывает,  послышались   обвинения   против   главного   воеводы,
Бельского, обвинения не только в неискусстве, робости, но даже в  измене,  в
том, что  он  отступил  от  Казани,  будучи  подкуплен  ее  жителями.  Самое
основательное, по-видимому, обвинение против Бельского состояло в том, зачем
он терял время у  Гостиного  острова,  зачем  не  воспользовался  пожаром  в
крепости  и  позволил  казанцам  беспрепятственно  возобновить   стену.   Но
последующий  рассказ  об   осаде   объясняет   удовлетворительно   поведение
Бельского: он не мог ничего предпринять без  конницы,  которая  должна  была
защищать  главную  рать  от  нападений  казанской   конницы,   от   черемис,
рассеявшихся всюду и не дававших сделать ни  малейшего  движения.  Бельского
оправдывает в наших глазах рассказ о последней казанской осаде,  когда  царь
Иоанн Васильевич находился точно в таком же положении: войско его  не  имело
времени  отдыхать  и   томилось   голодом,   потому   что   было   постоянно
обеспокоиваемо татарскою конницею  князя  Япанчи,  и  наконец  царь  нашелся
принужденным разделить  войско:  одну  часть  оставить  при  себе  а  другую
назначить для действий против Япанчи.
     В  продолжение  четырех  лет  после  описанных  событий  источники   не
упоминают о делах казанских. В 1529 году  приехали  от  Сафа-Гирея  послы  в
Москву и объявили, что царь их  хочет  во  всем  исправиться  перед  великим
князем, дать клятву в верности и отправляет в  Москву  больших  послов.  Для
взятия клятвы с Сафа-Гирея великий князь послал в Казань Андрея Пильемова, а
для наблюдения за исполнением присяги -  князя  Ивана  Палецкого,  вслед  за
Пильемовым. Но, приехавши в Нижний, Палецкий узнал, что Сафа-Гирей уже успел
нарушить клятву и нанес сильные оскорбления Пильемову. Опять, следовательно,
нужно было прибегнуть к силе, и летом 1530 года  пошла  под  Казань  большая
рать судовая  и  конная:  в  первой  начальствовал  по-прежнему  князь  Иван
Бельский,  во  второй  -  знаменитый   князь   Михайло   Львович   Глинский,
освобожденный  перед  тем  из  заточения.  Отразивши  с  успехом   несколько
нападений неприятеля, Глинский перевезся через Волгу и соединился с  судовою
ратию. 10 июля произошел сильный  бой,  в  котором  русские  полки  одержали
победу, после чего взяли острог и начали добывать самую крепость. Тогда трое
знатных казанцев выехали к  воеводам  и  били  челом  о  прекращении  осады,
обещаясь исполнить волю великого князя. Воеводы,  взявши  со  всех  казанцев
присягу не изменять великому князю, не брать себе царя  иначе,  как  из  его
руки, отступили от города и  вместе  с  послами  казанскими  возвратились  в
Москву. В некоторых летописях прибавлено, что воеводы, взявши  острог,  едва
было не взяли и самого города (крепости), который стоял часа три без  людей:
люди все из города выбежали, и ворота все остались отворены; но в это  время
воевода пешей рати Бельский и воевода конной рати  Глинский  завели  спор  о
местах: кому первому въехать в город; между тем нашла грозная туча,  полился
сильный дождь, посошные и стрельцы, которые  привезли  на  телегах  наряд  к
городу, испугавшись дождя, бросили этот наряд в жертву казанцам. Не отвергая
этого  известия,  мы,  однако,  думаем,  что  в  нем   недостает   некоторых
объяснительных подробностей.
     Послы казанские приложили в Москве свои печати к  клятвенным  грамотам,
на которых потом Сафа-Гирей и  все  казанцы  должны  были  присягнуть  перед
великокняжеским сыном боярским Иваном Полевым;  Полев  должен  был  взять  в
Казани всех пленных русских и  пищали,  захваченные  казанцами  в  последнюю
войну; послы казанские должны были ждать его возвращения в Москве. Но  скоро
Полев дал знать великому князю, что Сафа-Гирей не  присягает  и  пищалей  не
отдает; в то же самое время хан прислал грамоту, в  которой  требовал,  чтоб
великий князь отпустил его послов и с  ними  вместе  отправил  бы  в  Казань
своего большого посла,  чтоб  прислал  также  пушки  и  пищали  и  пленников
казанских, взятых московским войском, и, когда все это будет прислано, тогда
он, Сафа-Гирей, даст клятву в соблюдении договора и отпустит  Ивана  Полева.
Великий князь, получивши эту грамоту, велел сказать  послам  казанским:  "Вы
клялись, что царь и вся земля Казанская будут нам во всем послушны а  теперь
вот какое их послушание!" Послы отвечали: "Гонец царский сказывал нам, что в
Казань пришла весть о посылке ратных людей из Москвы под  Казань,  и  оттого
дело не сталось; но известно, что теперь в Казани  людей  добрых  мало,  все
люди мелкие, землю укрепить некем, все люди врозь, в страхе. Государь  князь
великий сам промыслит о своей земле; волен бог да государь  в  своей  земле;
земля Казанская божия да государева: как он хочет,  так  и  сделает.  А  мы,
холопы божии да государевы, посланы к великому князю бить челом от царя и от
всех людей с правдою, а не с лестию; на чем мы добили государю челом, на том
царь не устоял; пристали к нему крымцы, да ногаи, да тутошние лихие люди,  а
земля с ними не вместе, земля ждет государева жалованья, Сафа-Гирею ли  быть
царем на Казани, или другого  пришлет  государь".  Великий  князь  велел  им