отдал: брат наш сам знает, каким обычаем он венецианам Верону  отдал,  а  мы
того в обычае не имеем и  вперед  иметь  не  хотим,  чтоб  нам  свои  отчины
отдавать". Переговоры прекратились, послы литовские  и  Герберштейн  уехали;
последний обещал уговорить Сигизмунда к перемирию на год, на два или на три,
в продолжение которых император опять через своих послов будет  стараться  о
вечном мире  между  Москвою  и  Литвою;  на  отпуске  Герберштейн  от  имени
Максимилианова  ходатайствовал  об  освобождении  князя  Михаила  Глинского,
которого император воспитал при своем дворе и который служил  верную  службу
родственнику его, Альберту, курфюрсту саксонскому; Герберштейн  представлял,
что если Глинский виноват, то уже довольно наказан заключением  и  что  если
великий  князь  согласится  отпустить  его  к  императору  на   службу,   то
Максимилиан свяжет его тяжелою клятвою не замышлять  ничего  против  Москвы.
Великий князь велел отвечать: "Глинский по своим делам  заслуживал  великого
наказания, и мы велели уже его казнить; но он, вспомнивши, что отец  и  мать
его были греческого закона, а он, учась в Италии,  по  молодости  отстал  от
греческого закона и пристал к римскому,  бил  челом  митрополиту,  чтоб  ему
опять быть в греческом  законе.  Митрополит  взял  его  у  нас  от  казни  и
допытывается, не поневоле ли он приступает к нашей  вере,  уговаривает  его,
чтоб подумал хорошенько. Ни в чем другом мы брату нашему не отказали бы,  но
Глинского нам к нему отпустить нельзя". Герберштейн сказал на это: "Государь
мой потому приказывал о Глинском, что ему у великого князя служить нельзя  и
у короля нельзя же; так государь мой просил  его  затем,  чтоб  отослать  ко
внуку своему Карлу.  Но  если  государской  воли  на  то  нет,  то  государь
освободил бы его теперь, чтоб я видел его свободным". Ответа не последовало.
     Вместе с  Герберштейном  великий  князь  отправил  к  императору  посла
своего,  дьяка  Племянникова,  который   привез   с   собою   новых   послов
Максимилиановых - Франциска да Колло и  Антония  де  Конти.  И  Франциск  да
Колло, подобно Герберштейну, витиеватою  речью  старался  склонить  великого
князя к миру, преимущественно выставляя ему  на  вид  опасность  со  стороны
турок для всей Европы, и особенно для России по  соседству  ее  с  татарами,
имеющими одинакую веру и одинакие обычаи с турками. Но  когда  приступили  к
делу, то встретили  те  же  самые  затруднения:  опять  императорский  посол
настаивал на том, чтоб великий князь уступил королю  Смоленск,  опять  бояре
объявили, что Василий никогда этого  не  сделает.  Не  успевши  относительно
вечного мира, послы объявили, что так как  император  со  всеми  королями  и
князьями установили между собою перемирие  на  пять  лет  для  общего  дела,
против христианского врага - турок, то не угодно ли будет и  великому  князю
заключить с польским королем перемирие на пять лет. Великий князь соглашался
на это перемирие, с тем чтоб каждый остался при том, чем владел до сих  пор,
и чтоб пленным была свобода на обе стороны; но король никак не согласился на
последнее условие, имея в руках  своих  много  знатных  пленных,  взятых  на
Оршинском бою. Таким образом, и вторые императорские послы уехали из Москвы,
ничего не  сделав;  великий  князь  отправил  к  Максимилиану  посла,  дьяка
Борисова, с предложением прекратить военные действия от  Рождества  Христова
1518 до Рождества 1519 года, чтоб тем  временем  продолжать  переговоры;  но
смерть Максимилиана прервала сношения.  И  при  Василии  союзный  договор  с
австрийским  домом  остался  так  же  бесполезен,  как  и  при  Иоанне  III;
Максимилиан не только не исполнил главного условия  договора  -  действовать
против Сигизмунда  заодно  с  Василием,  но  даже,  принявши  на  себя  роль
посредника, явно держал сторону  Сигизмунда.  Причину  такого  поведения  он
высказал в письме своем к великому  магистру  Альбрехту:  "Не  хорошо,  если
король будет низложен, а царь русский усилится".
     Долго сдерживаемый  императором,  который  и  его  манил  все  надеждою
мирного решения распри, Альбрехт решился наконец приняться за оружие, послал
сказать Максимилиану, что не может терпеть дальнейшей отсрочки, а  в  Москву
отправил вторично Шонберга с  просьбою  о  безотлагательной  высылке  денег,
необходимых для  начатия  войны.  Великий  князь  приговорил  с  братьями  и
боярами, что нужно помочь магистру казною, и послал во Псков деньги на  1000
человек пехоты, распорядившись, однако, так, что  деньги  эти  тогда  только
могли быть отправлены к магистру, когда последний действительно начнет войну
с  Польшею.  Магистр  просил  также,  чтоб  великий  князь  известил  короля
французского о союзе своем с Пруссией; Василий согласился, и  написана  была
такая грамота, первая из Москвы  во  Францию:  "Наияснейшему  и  светлейшему
великому   королю   галлийскому.   Присылал   к   нам   Альбрехт,   маркграф
бранденбургский, высокий магистр, князь прусский, бил челом о том,  чтоб  мы
изъявили тебе, как мы его жалуем.  И  мы  даем  тебе  знать  об  этом  нашею
грамотою, что мы магистра жалуем, за него и за его землю стоим и вперед  его
жаловать хотим, за него и за его землю  хотим  стоять  и  оборонять  его  от
своего недруга, Сигизмунда, короля  польского;  а  которые  прусские  земли,
города наш недруг, Сигизмунд-король, держит за собой  неправдою,  мы  хотим,
чтоб, дал бог, нашим жалованьем и нашею помощию те города были  за  прусским
магистром по старине. Объявил нам также высокий магистр прусский, что предки
твои тот чин (орден) великим жалованьем жаловали: и ты  б  теперь,  вспомнив
своих предков жалованье, магистра жаловал, за него и  за  его  землю  против
нашего недруга, Сигизмунда-короля, стоял и  оборонял  с  нами  заодно".  Эти
переговоры шли весною 1518 года. С известием о решении великого князя помочь
Ордену при самом начале войны поехал в Кенигсберг  московский  посол  Елизар
Сергеев, которого Альбрехт просил поклониться великому князю  до  земли,  не
головою только, но и всем телом. Однако этот Елизар, возвращаясь из Пруссии,
дал знать во Пскове, чтоб денег магистру не отправляли, потому что он  войны
еще не начинал. И действительно, в ноябре 1518 года магистр прислал великому
князю грамоту с уведомлением, что у государей христианских идут переговоры о
мире, об общем союзе против неверных, но что он  не  приступит  ни  к  каким
соглашениям без воли государя московского; а в марте  1519  года  приехал  в
Москву  в  третий  раз  Дидрих  Шонберг  с  объявлением,  что  явился  новый
посредник, папа, которого легат  Николай  Шонберг  старается  склонить  всех
государей христианских к союзу против турок, что Альбрехту  папа  предлагает
предводительство  над   союзным   христианским   войском,   которое   должно
действовать против неверных в Венгрии, и  что  поэтому  ему  было  бы  очень
выгодно заключить мир с Польшею, но  что  он  полагается  во  всем  на  волю
великого князя и в ожидании ответа из Москвы не отмолвил папе и  не  объявил
своего согласия, но отвечал, что  отправит  в  Рим  своих  послов.  Альбрехт
предлагал великому князю заключить с королем перемирие на пять лет; впрочем,
если великий князь предпочтет продолжать войну, то  он,  магистр,  останется
его верным союзником и начнет с своей стороны войну с Польшею,  но  в  таком
случае Шонберг должен взять у великого князя обещанные деньги и уговориться,
каким образом вести войну. Шонберг выпросил  новую  грамоту  к  французскому
королю в более учтивых выражениях и дал образец, как написать  ее;  выпросил
также грамоту к курфюрстам и князьям Империи  с  изъявлением  желания,  чтоб
новый император,  которого  изберут  они  на  место  Максимилиана,  соблюдал