князь простил  Абдыл-Летифа,  находившегося  опять  в  заточении  за  набеги
крымцев, и назначил бы его ханом в Казань в случае смерти Аминевой;  Василий
согласился исполнить их просьбы и отправил  в  Казань  окольничего  Тучкова,
который взял с хана и всей земли  клятву,  что  они  не  возьмут  на  Казань
никакого  царя  и  царевича  без  ведома  великого  князя;  вследствие  этих
соглашений Летиф был выпущен на свободу и получил Каширу, где он  теперь  не
мог быть опасен, имея в виду Казань.
     Но Летиф умер еще за год до  смерти  Магмет-Аминевой,  последовавшей  в
декабре 1518 года, и снова рождался  вопрос,  кому  быть  царем  на  Казани.
Вопрос важный и трудный по  отношениям  к  Крыму,  ибо  Магмет-Гирей  сильно
хлопотал о том, чтоб все татарские владения находились в руках  одного  рода
Гиреев, чему, разумеется, Москва должна была  препятствовать  всеми  силами.
Имея надобность в помощи великого князя  относительно  Астрахани  и  Казани,
Магмет-Гирей прислал ему шертную грамоту, в которой обязывался  быть  заодно
на Литву, с тем чтоб великий князь был с  ним  заодно  на  детей  Ахматовых;
обязывался прекратить всякого рода грабежи, не требовать никаких пошлин,  не
затруднять московских послов, не бесчестить их. Эту грамоту привез известный
нам Аппак-мурза; он  был  еще  в  Москве,  когда  великий  князь  по  смерти
Магмет-Аминя назначил последнему в  преемники  родового  неприятеля  Гиреев,
Шиг-Алея, внука Ахматова, который выехал в Россию с отцом своим из Астрахани
и владел  до  сих  пор  Мещерским  городком.  Аппак  возражал  против  этого
назначения; но ему отвечали, что  оно  сделано  по  непременному  требованию
самих казанцев, которые в случае отказа могли выбрать кого-нибудь еще  более
враждебного для Гиреев. Хан молчал:  силою  вдруг  нельзя  было  ему  отнять
Казани у Москвы и Шиг-Алея; надобно было действовать другим  образом.  Скоро
Шиг-Алей  возбудил  к  себе  нерасположение  казанцев  тем,  что   во   всем
предпочитал выгоды московского князя их  собственным,  опираясь  на  воеводу
московского, при нем находившегося. Вследствие такого положения дел внушения
из Крыма находили легкий доступ, вельможи составили заговор, и когда  весною
1521 года брат Магмет-Гиреев, Саип, явился с крымским войском у  Казани,  то
город сдался ему без сопротивления, Шиг-Алею и воеводе великокняжескому дана
была свобода выехать в Москву, но посол и купцы  русские  были  ограблены  и
задержаны. У великого князя в Азове были  доброжелатели,  извещавшие  его  о
движениях крымского хана и получавшие, разумеется, за это  хорошие  поминки;
между ними был сам кадий. 10 мая великий князь получил от них известие,  что
Магмет-Гирей готов со всею силою  идти  к  Москве,  что  мимо  Азова  прошли
казанские татары к царю просить на Казань царевича и царь им царевича дал, а
с ним пошло триста человек. Из Азова же получено было известие, что приходил
посол  из  Крыма  к  астраханскому  хану  и  говорил  ему   так   от   имени
Магмет-Гиреева: "Между собою мы братья; был я в дружбе с московским, он  мне
изменил: Казань была юрт наш, а теперь он посадил там султана из своей руки;
Казанская земля этого не хотела, кроме одного сеита (главы духовенства),  да
и прислала ко мне человека просить у меня султана; я им султана  и  отпустил
на Казань, а сам иду на московского со всею  своею  силою.  Хочешь  со  мною
дружбы и братства, так сам пойди на  московского  или  султанов  пошли".  Но
астраханский царь и князья и земские люди с московским государем недружбы не
захотели. Вести эти пришли поздно: Магмет-Гирей уже стремился к берегам Оки;
московский отряд, высланный сюда под начальством князя Димитрия Бельского  и
брата  великокняжеского,  Андрея  Иоанновича,  был  опрокинут  превосходными
силами неприятеля, который, не касаясь городов,  рассеялся  для  грабежа  на
пространстве от Коломны до самой Москвы; а с другой стороны, новый казанский
хан,  Саип-Гирей,  опустошивши   области   Нижегородскую   и   Владимирскую,
соединился с братом. Давно уже Москва отвыкла видеть неприятеля  под  своими
стенами: начавшиеся  в  княжение  Василия  набеги  крымцев  касались  только
украйны, да и здесь были отражаемы постоянно с успехом; особенно  теперь  не
ждали нападения Магмет-Гиреева, после заключения с ним клятвенного  договора
чрез посредство Аппака, не ждали и опасности со стороны Казани  в  правление
Шиг-Алеево.  Василий  нашелся  в  тех  же  самых  обстоятельствах,  в  каких
находился  Димитрий  Донской  во  время   нападения   Тохтамышева,   Василий
Димитриевич во время нападения Едигеева, в потому должен был  употребить  те
же самые меры: он оставил Москву и отправился на Волок собирать  полки.  Сам
хан остановился на реке Северке; но отряды его подходили  близко  к  Москве,
опустошил села  Остров,  Воробьево,  монастырь  Угрешский.  Со  всех  сторон
беглецы спешили в Кремль, в воротах давили друг друга; от  страшной  тесноты
заразился воздух и если б такое положение продолжалось еще  три  или  четыре
дня, то язва начала бы свирепствовать, тем  более  что  это  было  в  жаркое
время, в последних числах июля; когда начали думать о защите, о  пушках,  то
нашли, что пороху было недостаточно.  В  таких  обстоятельствах  оставленный
начальствовать в Москве крещеный татарский царевич  Петр  и  бояре  решились
вступить в переговоры с ханом, который и не думал брать Москвы приступом, не
имея для этого ни средств, ни охоты, и сбирался бежать при первом известии о
приближении войск великокняжеских; однако и Москва, как мы видели, не  могла
долго оставаться в описанном положении. Магмет-Гирей  соглашался  немедленно
удалиться из Московской области, если ему пришлют письменное  обязательство,
что великий князь будет платить ему дань. Это обязательство было дано, и хан
отступил  к  Рязани,  где  начальствовал   окольничий   Хабар   Симский.   С
Магмет-Гиреем вместе приходил на Москву известный уже нам Евстафий Дашкович,
который при Иоанне III отъехал из Литвы в Москву, при Василии опять убежал в
Литву и теперь с днепровскими козаками находился в стане крымском. Дашковичу
хотелось взять Рязань хитростию; для этого он предложил ее жителям  покупать
пленных, чтобы, уловив случай, вместе с покупателями пробраться в  городские
ворота; с своей стороны  хан  для  вернейшего  успеха  в  предприятии  хотел
заманить к себе воеводу Хабара и послал  ему,  как  холопу  своего  данника,
приказ явиться к себе в стан; но Хабар велел отвечать ему,  что  он  еще  не
знает, в самом ли деле великий князь обязался быть  данником  и  подручником
хана, просил, чтоб ему дали на это доказательства, - и хан в  доказательство
послал ему грамоту, написанную в Москве. В  это  самое  время  Дашкович,  не
оставляя своего намерения, все более и более приближался к  Рязани;  он  дал
нарочно некоторым пленникам возможность убежать  из  стана  в  город;  толпы
татар погнались за беглецами и требовали их выдачи; рязанцы выдали  пленных,
но, несмотря на то, толпы татар сгущались все  более  и  более  под  стенами
города, как вдруг раздался залп из городских  пушек,  которыми  распоряжался
немец Иоган Иордан; татары рассеялись в ужасе; хан послал  требовать  выдачи
Иордана, но Хабар отвергнул это требование.  Магмет-Гирей,  как  мы  видели,
пришел не за тем, чтоб брать города силою; не успевши взять Рязань хитростию
и побуждаемый известием о неприятельских движениях астраханцев,  он  ушел  и
оставил в руках Хабара грамоту, содержавшую в  себе  обязательство  великого
князя платить ему дань. Тем не менее следствия Магмет-Гиреева нашествия были
страшные; молва преувеличила число пленных, выведенных крымцами и  казанцами
из Московского государства, простирая это число  до  800000;  но  самое  это