Шуйского с двоими его братьями из опасения, чтоб они смут не наделали.
   Двое других подозрительных лиц, Филарет и Голицын, были уже под
Смоленском во власти короля, в совете которого было решено не отпускать
Владислава в Москву на том основании, что он еще молод, требует искусного
воспитания, которое трудно получить в Москве, по той же молодости не
способен успокоить внутренние волнения; выбранный по необходимости, будет
свержен при первом удобном случае, а главное побуждение к свержению уже
готово - иноверие.
   Положено было не отказывать русским прямо в королевиче, но манить
обещаниями, оставляя правление за королем. На этом основании паны объявили
великим послам Филарету и Голицыну, что король не может отпустить своего
пятнадцатилетнего сына в Москву, хочет прежде сам успокоить Московское
государство, после чего паны начали настаивать на самое важное для Польши
- чтоб Смоленск сдался на имя королевское.
   Послы никак не хотели на это согласиться, требовали, чтоб Владислав
немедленно был отпущен в Москву, ибо только такой немедленный приезд его
туда уничтожит недоверчивость и прекратит все смуты. Время проходило в
бесполезных спорах, причем паны, раздражаемые самою несправедливостью
своих требований, позволяли себе жесткие выходки против послов. Приезд
гетмана Жолкевского под Смоленск нисколько не подвинул дела. Видя
непреклонность главных послов, обратились к второстепенным, обещаниями
склонили некоторых изменить своему делу, бросить главных послов и
отправиться в Москву, чтоб там действовать в пользу короля. Хотели
поколебать и думного дьяка Томилу Луговского, суля милости королевские,
предлагали ему ехать под Смоленск и уговаривать его жителей к сдаче. Но
Томила остался непреклонен и отвечал:
   "Как мне это сделать и вечную клятву на себя навести? Не только Господь
Бог и люди Московского государства мне за это не потерпят, и земля меня не
понесет. Я прислан от Московского государства в челобитчиках, и мне
первому соблазн ввести? По Христову слову лучше навязать на себя камень и
вринуться в море. Присланы мы к королевскому величеству не о себе
промышлять и челом бить, но о всем Московском государстве".
   3. Поведение Салтыкова и Андронова в Москве; восстание восточных
городов против Владислава и смерть второго Лжедимитрия. Но не все так
думали, как Томила Луговской. Первый боярин, князь Мстиславский, принял от
короля сан конюшего; другие писали униженные письма к литовскому канцлеру
Льву Сапеге, чтоб похлопотал об них у короля; многие отправились сами к
королю под Смоленск бить челом о милостях: до нас дошло множество грамот
Сигизмундовых, жалованных разным русским людям на поместья, звания,
должности.
   Таким образом, временное правительство московское, дума боярская, молча
согласилось признать короля правителем до приезда Владислава; большая
часть бояр, впрочем, этим и ограничивалась, но не ограничивался этим
Михаила Глебович Салтыков, который прямо вел дело к тому, чтоб царем был
провозглашен не Владислав, а Сигизмунд.
   Но одного Салтыкова было мало, а потому в Смоленском стане признали
полезным принять услуги и другого рода людей, именно тех тушинцев, которые
готовы были на все, чтоб только выйти из толпы. Виднее всех этих людей был
Федор Андронов; он умел приблизиться к королю и к его советникам до такой
степени, что король приказал московским боярам сделать его государственным
казначеем. Андронов в этом новом звании служил верою и правдою королю; все
требования Гонсевского он исполнял беспрекословно; лучшие вещи из казны
царской были отосланы к королю; некоторые взял себе Гонсевский; Андронов
постарался также, чтоб на всех главных местах управления посажены были его
тушинские товарищи.
   Бояре сильно оскорбились, когда увидали рядом с собою в думе торгового
мужика Андронова с важным званием казначея; особенным бесчестием для себя
считали они то, что этот торговый мужик осмеливался говорить против старых
бояр - Мстиславского, Воротынского,- распоряжался всем, пользуясь полной
доверенностью короля и ГЬнсевского. Но если сердились Мстиславские,
Воротынские, Голицыны, то еще больше сердился на Андронова боярин
Салтыков, который за свою преданность королю хотел играть главную роль и
должен был, однако, делиться властью с торговым мужиком.
   Между этими людьми немедленно же началось соперничество, они доносили
друг на друга канцлеру Льву Сапеге, причем каждый выставлял сво заслуги
королю и королевству польскому в прошедшем, свс радение для будущего; так,
Салтыков писал Сапеге: "Пусть король идет в Москву не мешкая, распустив
слух, что идет на вора в Калуге. Как будет король в Можайске, то отпиши ко
мнесейчас же, а я бояр и всех людей приведу к тому, что пришлют бить челом
королю, чтоб пожаловал в Москву, государство сына своего очищал и на вора
наступал". Но Салтыков встречал сильное сопротивление своим замыслам в
патриархе, который, блюдя за выгодами Церкви, никак не хотел согласиться
на призвание короля в Москву. Народ стоял на стороне патриарха, и, чем
яснее обнаруживались замыслы Сигизмунда и его русских клевретов, тем
сильнее становилось волнение в пользу вора калужского.
   По подозрению в сношениях с Лжедимитрием поляки посадили под стражу
князя Андрея Голицына (брата Василия Васильевича), Ивана Михайловича
Воротынского и Засекина. Казань и Вятка явно присягнули самозванцу и
разослали грамоты по другим городам, убеждая их сделать то же самое. Но
города переписывались о присяге Лжедимитрию, когда уже его не было в
живых: 11 декабря он был убит крещеным татарином Петром Урусовым, который
поклялся отомстить ему за служилого татарского царя касимовского,
умерщвленного по приказу Лжедимитрия.
   4. Первое общее восстание против поляков. Смерть вора была вторым
поворотным событием в истории смутного времени, считая первым вступление
короля Сигизмунда в пределы Московского государства,- вступление,
поведшее, с одной стороны, к уничтожению тушинского стана, с другой - к
свержению Шуйского. Теперь, по смерти самозванца, у короля и московских
приверженцев его не было более предлога требовать дальнейшего движения
Сигизмундова в русские области. Лучшие люди в Москве и по областям,
которые согласились призвать царем Владислава только из страха покориться
казацкому царю, теперь освобождались от этого страха и могли действовать
свободнее против поляков.
   Как только в Москве узнали, что вор убит, то русские люди обрадовались
и стали друг с другом говорить, как бы всей земле, всем людям соединиться
и стать против литовских людей, чтоб они из земли московской вышли все до
одного. Салтыков и Андронов писали к Сигизмунду, что патриарх призывает к
себе всяких людей явно и говорит: если королевич не крестится в
христианскую веру и все литовские люди не выйдут из московской земли, то
королевич нам не государь; такие же слова патриарх и в грамотах писал во