кроме того, реки Москва, Ока и Волга представляли  другой  удобнейший  путь;
Волга же привязывала и Астрахань к Московскому государству  после  покорения
Казани.  Но  Крым  от  московских  украйн  отделен  был   обширною   степью,
начинавшеюся под Тулою и Пронском. Легко было ничтожным  отрядам  Ржевского,
Вишневецкого, Адашева староваряжским или новокозацким обычаем спускаться  на
легких лодках вниз по  Днепру,  но  не  могло  идти  таким  путем  громадное
ополчение, нужное для завоевания Крыма: бедственные походы Голицына в  конце
XVII века, когда уже  Малороссия  была  соединена  с  Москвою,  и  не  менее
бедственные  относительно  потери  людей,  хотя  и   блистательные,   походы
фельдмаршала Миниха в XVIII веке доказывают очевидным образом  невозможность
больших походов в Крым для Москвы XVI века и вполне оправдывают  Иоанна.  Но
если бы даже завоевание Крыма и  было  возможно  в  половине  XVI  века,  то
возможно ли было его сохранение? Сколько нужно было усилий,  чтоб  подчинить
окончательно племена, обитавшие подле  Казани,  какую  истребительную  войну
нужно было вести для этого? Новые восстания, после того уже как все казалось
успокоенным, привели в отчаяние некоторых вельмож, так  что  они  советовали
бросить навсегда эту  несчастную  страну;  мы  поймем  это  отчаяние,  когда
вспомним, что постоянного войска не было  или  если  было,  то  в  зародыше.
Казанские народцы были предоставлены самим себе в восстаниях против  Москвы:
ногаи не могли доставить им сильной помощи, крымцы - еще менее. Но крымского
хана в  походах  его  на  московские  украйны  провожали  янычары  турецкие;
турецкое  войско  должно  было  защищать  его  в  Крыму  как  магометанского
владельца   и   как   подручника   султанова;   следовательно,   деятельная,
наступательная война с Крымом влекла необходимо к войне с  Турциею,  которая
была тогда на самой  высокой  степени  могущества,  пред  которою  трепетала
Европа; могло  ли  Московское  государство  при  тогдашних  средствах  своих
бороться с нею, вырвать из рук ее Крым и защитить потом от нее это застепное
завоевание? Иоанн видел невозможность этого: Адашев, взявши в плен несколько
турок во время своего нападения на Крым,  отослал  их  к  очаковским  пашам,
велев сказать им, что царь воюет  с  врагом  своим  Девлет-Гиреем,  а  не  с
султаном, с которым хочет быть в вечной дружбе.
     Московское государство могло с успехом вступить в окончательную  борьбу
с магометанским Востоком, с Турциею не прежде,  как  по  прошествии  двухсот
лет, когда уже оно явилось Российскою империею и обладало  всеми  средствами
европейского  государства.  Теперь,  следовательно,  в  XVI  веке,  внимание
правительства его должно было обращаться  главным  образом  на  приобретение
этих средств, должно было для этого обращаться к Западу, где могло найти их;
и вот Иоанн, как скоро  успокоил  свои  восточные  границы  взятием  Казани,
обращает внимание на Запад. Здесь сначала  занимала  его  война  с  Швециею,
начавшаяся в 1554 году вследствие  пограничных  ссор;  ссоры  эти  могли  бы
уладиться  и  мирными  средствами,  но  шведского  короля  раздражал  обычай
московского двора, который не  хотел  непосредственно  сноситься  с  ним,  а
предоставлял эти сношения новгородским наместникам, что  король  считал  для
себя унижением. Шведы безуспешно  осаждали  Орешек,  русские  -  Выборг,  но
окрестности последнего были страшно опустошены: русские  продавали  пленного
мужчину за  гривну,  девку  -  за  пять  алтын;  Густав  Ваза  начал  войну,
обнадеженный в помощи польской и ливонской, но помощь эта  не  приходила,  и
престарелый король принужден был искать мира в Москве и заключить  его,  как
угодно было царю. Королевская грамота к Иоанну начиналась так: "Мы,  Густав,
божиею милостию свейский,  готский  и  вендский  король,  челом  бью  твоему
велеможнейшеству князю, государю Ивану Васильевичу, о твоей милости. Великий
князь и царь всея  Русския  земли!"  Иоанн  отвечал:  "Мы  для  королевского
челобитья  разлитие  крови  христианской  велим  унять.  Если  король   свои
гордостные мысли оставит и за свое крестопреступление и за все свои неправды
станет нам бить челом покорно своими большими послами, то мы  челобитье  его
примем и велим наместникам своим новгородским подкрепить с ним перемирье  по
старым  грамотам,  также  и  рубежи  велим  очистить  по  старым  перемирным
грамотам; мы не захотим нигде взять его земли через  старые  рубежи,  потому
что по своей государской справедливости мы довольны своими землями,  которые
нам бог дал из старины. Если же у короля и теперь та же гордость  на  мысли,
что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы к  нам  и
послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут. Если  сам
король не знает, то купцов  своих  пусть  спросит:  новгородские  пригородки
Псков,  Устюг,  чай,  знают,  скольким  каждый  из  них   больше   Стекольны
(Стокгольма)?".  Большие  послы  приехали   и   опять   начали   просить   о
непосредственных   сношениях   между   государями;   говорили:   "Наместники
новгородские - люди великие,  но  холоп  государю  не  брат".  Им  отвечали:
"Наместники новгородские  -  люди  великие:  князь  Федор  Даирович  -  внук
казанского царя Ибрагима; князь Михайло  Кисло  и  князь  Борис  Горбатый  -
суздальские князья от корня государей русских; князь Булгаков  -  литовскому
королю брат в четвертом колене; теперь князь Михайла Васильевич  Глинский  -
деда его, князя Михаила Львовича, в немецких землях знали многие; Плещеев  -
известный государский боярин родов  за  тридцать  и  больше.  А  про  вашего
государя в рассуд вам скажем, а не в укор, какого он рода  и  как  животиною
торговал и в Шведскую землю пришел:  это  делалось  недавно,  всем  ведомо".
Послы отвечали боярам: "Пожалуйста, не кручиньтесь: мы эти слова припомянули
на разговор, а не в спор; от государя нашего нам приказано делать по желанию
вашего государя". Определено  было,  что  шведы  своих  пленных  выкупят,  а
русских  возвратят  безденежно;  король  будет  сноситься  с   новгородскими
наместниками; границы останутся по старине. Послы били челом, чтоб  государь
не  велел   вставлять   в   грамоту,   что   мир   нарушен   был   Королевым
клятвопреступлением; Иоанн согласился. Послы благодарили  за  такое  великое
государское жалованье и сказали: "У нас такого государского жалованья  и  на
мысли не  было".  Однако  в  грамоте  остались  подобные  выражения:  "И  за
нарушение перемирья благоверный царь и великий князь положил  было  гнев  на
Густава-короля и на всю землю Шведскую". В утвержденной грамоте постановлено
было о взаимной свободной торговле между обоими государствами и о  свободном
проезде через них  в  другие  земли:  "Шведским  купцам  в  отчину  великого
государя, в Великий Новгород, в Москву, в Казань и Астрахань ездить  вольно,
ям и послам шведским ездить во всякие государства  в  Индию  и  Китай".  Это
условие царь велел внести потому, что "гости и купцы отчин великого государя
из многих городов говорят, чтоб им  в  торговых  делах  была  воля,  которые
захотят торговать в Шведской земле, и те б торговали  в  Шведской  земле,  а
которые захотят идти  из  Шведской  земли  в  Любок  и  в  Антроп  (Любек  и
Антверпен), в Испанскую  землю,  Англию,  Францию  -  тем  была  бы  воля  и
береженье, и корабли были бы им готовы".
     Так  высказывалось  стремление  начать  деятельные  торговые  связи   с
Западного Европою; но эти связи должны были зависеть от  произвола  соседних
приморских государств, обыкновенно враждебных: своих гаваней  на  Балтийском
море не было. Эта замкнутость была тем более нестерпима,  что  чувствовалась