Дании, он обратился к  третьему  соседнему  государю,  который  имел  больше
побуждений вступиться за Ливонию, чтоб не дать Москве усилиться на ее счет,-
Кетлер обратился к королю польскому.
     В 1545 году  старик  Сигизмунд  сдал  управление  Литвою  сыну  своему,
Сигизмунду-Августу, о чем последний и дал знать Иоанну московскому.  В  1548
году умер Сигизмунд Старый; срок перемирия исходил,  но  из  Литвы  не  было
никакой вести;  это,  впрочем,  происходило  не  оттого,  что  новый  король
замышлял  войну:  войны  меньше  всего  можно  было   бояться   со   стороны
Сигизмунда-Августа, литовского Сарданапала: 1548 год он провел в  борьбе  за
жену свою, Варвару, урожденную Радзивилл, на которой  он  женился  тайно  от
отца, матери и вельмож польских;  теперь  последние  требовали  развода;  но
когда дело шло о любимой женщине, то  Сигизмунд-Август  обнаруживал  большую
твердость - он отстоял Варвару. В то время как на  престол  Польши  и  Литвы
вошел государь с таким характером,  молодой  государь  московский,  принявши
царский титул, надевши венец Мономахов, думал о том, как бы возвратить  себе
отчину Мономахову, Древнюю Русь, Киев. Но прежде всего и московскому потомку
надлежало совершить те же подвиги, которыми прославился киевский предок,  т.
е. надлежало защитить Русь от  поганых.  Замышляя  окончательное  низложение
Казани, зная, что борьба с Казанью есть вместе и борьба с Крымом,  Иоанн  не
мог желать возобновления войны с Литвою,  и  бояре  написали  к  епископу  и
воеводе виленским, чтоб они с другими панами Радою наводили короля  на  мир.
Вследствие этой задирки, как тогда выражались, в генваре 1549 года  приехали
в Москву литовские великие послы: Станислав Кишка, воевода витебский,  и  Ян
Камаевский, маршалок. О вечном мире думать  было  нечего:  Литва  не  хотела
мириться без Смоленска; послы твердили: "Без отдачи Смоленска не  мириться";
бояре отвечали им: "Ни одной драницы из Смоленска государь наш не  уступит".
Но если Сигизмунд-Август не хотел вечного мира без Смоленска,  то  Иоанн  не
хотел его и с Смоленском,  он  говорил  боярам:  "За  королем  наша  вотчина
извечная - Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск  и  многие  другие  города
русские, а Гомель отец его взял у  нас  во  время  нашего  малолетства:  так
пригоже ли с королем теперь вечный мир заключить? Если теперь заключить  мир
вечный, то вперед уже через крестное целование своих вотчин  искать  нельзя,
потому что крестного целования никак нигде нарушить не хочу".  И  приговорил
государь с боярами вечного мира с королем не заключать для того, чтоб  можно
было доставать своих старинных вотчин, а взять с королем перемирье на время,
чтоб дать людям поотдохнуть и с иными недругами управиться. Так  если  послы
начнут допытываться у бояр, как государь хочет вечного  мира,  то  требовать
уступки Гомеля, Полоцка и Витебска: Полоцка и Витебска требовать  для  того,
чтоб вечный мир не состоялся, потому что  если  они  отступятся  от  Гомеля,
Смоленска, Себежа и Заволочья, то от вечного  мира  уже  тогда  отговориться
будет непригоже. Заключили перемирие на пять лет, но при  написании  грамоты
встретилось новое затруднение: Иоанн хотел написаться с новым своим титулом,
титулом царским, послы никак не согласились, говоря,  что  прежде  этого  не
бывало; бояре отвечали: прежде не бывало потому, что Иоанн на царство еще не
венчался, а теперь венчался по примеру Владимира Мономаха. Но это не убедило
послов; они потребовали отпуска. Иоанн долго рассуждал с боярами,  можно  ли
уступить послам и написать грамоту без царского титула? Бояре говорили,  что
теперь, имея в виду двух недругов, казанского и  крымского,  можно  написать
грамоту и без царского титула. Царь приговорил:  "Написать  полный  титул  в
своей грамоте, потому что эта грамота будет у короля за  его  печатью;  а  в
другой грамоте, которая  будет  писаться  от  имени  короля  и  останется  у
государя в Москве, написать титул по старине, без  царского  имени.  Надобно
так сделать потому, что теперь крымский царь в большой недружбе и  казанский
также: если с королем разорвать из-за одного слова в титуле, то против троих
недругов стоять будет истомно, и если кровь христианская прольется  за  одно
имя, а не за землю, то не было бы греха перед богом. А начнет бог  миловать,
с крымским дело поделается и с Казанью государь переведается, то  вперед  за
царский титул крепко стоять, и без него с королем дела никакого не  делать".
Относительно послов определено было: если не согласятся на титул,  отпустить
их и на отпуске приказать с ними поклон к  королю,  а  руки  им  не  давать,
потому что в ответе на них слово положено гневное. Если после отпуска они не
начнут сами опять говорить о деле и станут просить позволения уехать назад в
Литву, то велеть приставу задрать их, чтоб повидались опять  с  боярами,  и,
как приедут на двор видеться с боярами, говорить им опять накрепко о титуле;
и если никак не согласятся, то сделать, как было положено,  т.  е.  написать
царский титул только водной своей грамоте. После отпуска Кишка и  Камаевский
сами потребовали новых переговоров, но и тут  не  соглашались  на  титул,  а
просили, чтоб им  дали  на  письме  о  царском  поставлении,  каким  образом
государь на царство венчался и откуда предки его  царское  имя  взяли.  Царь
приговорил с боярами, что  такой  записки  им  не  давать,  потому  что  они
составят на нее свои ответы и тогда в речах будет  говорить  о  том  тяжело.
Послы распростились и уже сели в сани, но тут их  воротили  и  позволили  им
написать грамоту от королевского имени без царского титула.
     Для взятия присяги с короля в ненарушении перемирия отправился в  Литву
боярин окольничий Михайла Яковлевич Морозов; он должен был  также  требовать
царского титула для Иоанна, получившего этот титул от предков своих,  именно
от великого  князя  киевского  Владимира  Мономаха.  Король  велел  отвечать
Морозову, что прежде ни сам Иоанн, ни отец,  ни  дед  его  этого  титула  не
употребляли; что же касается  до  великого  князя  киевского  Мономаха,  то,
во-первых, это дела давние, во-вторых, стол киевский есть и  будет  в  руках
его, короля, следовательно,  если  уже  кто  имеет  право  называться  царем
киевским, то, конечно, он, король, а не великий князь московский, но так как
этот титул не может принести королю никакой славы и выгоды, то он его  и  не
употребляет, тем более что все государи христианские называют  царем  только
императора римско-германского; если же король  и  великий  князь  московский
называют царями хана крымского и других татарских и ногайских господарей, то
это ведется из  старины,  давно  уже  на  славянском  языке  начали  их  так
называть, а сами они на своем языке так себя не  величают.  Мы  видели,  как
Иоанн объявил, что крестного целования никак нигде нарушить  не  захочет.  В
этом  отношении  лежало  у  него  на  совести,  что  в  перемирных  грамотах
вставлялось условие: беглецов выдавать на обе стороны - и условие это вместе
с другими скреплялось крестным целованием, а между тем на  деле  никогда  не
исполнялось.   "И   ты,   брат   наш,   порассуди,-   велел   сказать   царь
Сигизмунду-Августу,-чтоб это неисполнение на  наших  душах  не  лежало:  или
вычеркнем условие из грамоты, или уже будем исполнять его,  станем  выдавать
всех беглецов". Король  не  согласился  уничтожить  условие;  касательно  же
исполнения его отвечал  неопределенно,  что  он  ничего  не  делает  вопреки
перемирной  грамоте.  Король  защищался  стариною,  обычаем   против   новых
требований  Иоанновых;  Морозов  должен  был  также  напомнить  ему  грозную
старину: "Если польется  кровь,  то  она  взыщется  на  тех,  которые  покою