ливонцами; Иоанн отвечал: "Ливонцы,  извечные  наши  данщики,  церкви  божие
разорили, образам божиим поругались и нам в наших данях не  исправились;  за
такие свои дела от нас наказанье и приняли;  сумеют  к  богу  исправиться  и
своим челобитьем наш гнев утолить, тогда мы их пожалуем".
     Литовское правительство откровенно призналось, что  не  хочет  союза  с
Москвою против татар, потому что Москва опаснее  для  нее,  чем  Крым!  Чего
прежде не было, московские ратные люди плавали по  Днепру,  иногда,  воюя  с
крымцами, переходили на западную его сторону, сторожа московские  стояли  по
Днепру.  В  Москве  старались  предупредить  жалобы  на  это;  послу  Ивову,
отправленному к королю  с  исчислением  обид,  нанесенных  литовцами  купцам
московским и порубежникам, был дан такой приказ:  "Станут  говорить:  та  ли
государя вашего правда, что в отчину нашего государя, в Днепр, вступается  и
людей своих на  Днепре  ставит,  вотчины  черкасские  люди  его  пустошат  и
рыболовов грабят? Отвечать: государь наш  в  королевские  земли  и  воды  не
вступается ничем, рыболовов наши люди  не  грабят  и  вотчин  черкасских  не
пустошат; а стоят наши люди на Днепре, берегут христианство от татар,  и  от
этого стоянья их на Днепре не одним нашим людям оборона,  но  и  королевской
земле всей защита; бывал ли хотя один татарин за Днепр с тех пор,  как  наши
люди начали стоять на Днепре? За такую христианскую оборону надобно было вам
наших людей чтить, а вместо того королевские козаки  беспрестанно  крадут  у
них лошадей. Мы дел государских не знаем,  как  между  государями  о  Днепре
написано. А если о Днепре между государями и письма нет, не положено, в чьей
он стороне, так он божий! Кто захочет, тот на нем и стоит. До сих пор мы  не
слыхали, что против Крыма Днепр королевский; нам  кажется,  что  Днепр  наш,
потому что течет из земли нашего государя". Но в Литве дело шло не о Днепре.
     Дела ливонские заставляли Иоанна желать вечного мира и союза с  Литвою;
но эти дела не только не могли  повести  к  вечному  миру,  а  ускорили  еще
разрыв.  16  сентября   1559   года   между   ливонским   правительством   и
Сигизмундом-Августом заключен был  в  Вильне  договор,  по  которому  король
обязался защищать орденские владения от Москвы; за это архиепископ и магистр
отдали ему 9 волостей под залог с условием, что если они  захотят  их  после
выкупить, то должны заплатить 700000  польских  гульденов.  Сигизмунд-Август
обязался прежде всего отправить посла в Москву с требованием, чтоб  царь  не
вступался  в  Ливонию,  потому  что   она   отдалась   под   покровительство
королевское. С этим требованием приехал в Москву в генваре 1560 года  Мартин
Володков. Отдавши королевскую грамоту, он просил  повидаться  с  Адашевым  и
говорил ему: "Поляки всею землею хотят  того,  чтоб  государь  наш  с  вашим
государем начал войну; но  воевода  виленский  Николай  Радзивилл  и  писарь
литовский Волович стоят крепко, чтоб король с государем вашим был  в  любви.
Поляки с Радзивиллом  сильно  бранятся,  говорят,  что  воевода  за  подарки
помогает русскому государю, говорят: нам Ливонской земли нельзя выдать, и не
станет король за Ливонскую землю, то мы не станем его за короля  держать;  и
приговорили накрепко, что королю к вашему государю посланника не отправлять.
Так вы бы государя своего на то наводили, чтоб он отправил к нашему государю
своего посланника, чтоб о Ливонской земле  сговориться;  тут  уж  непременно
Радзивилл вступится в дело и приведет  его  к  миру".  Адашев  отвечал,  что
государю к королю отправлять посла не годится, потому что король вступился в
Ливонскую данную землю, и когда посол усумнился,  точно  ли  Ливония  должна
платить дань государю московскому,  то  ему  показали  последнюю  договорную
грамоту с обязательством дерптского епископа платить по гривне  с  человека.
На требование королевское не вступаться в Ливонию Иоанн отвечал: "Тебе очень
хорошо известно, что Ливонская земля  от  предков  наших  по  сие  время  не
принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а
от Римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для  своего
закона по утвержденным грамотам наших прародителей. Ты пишешь, что когда  ты
вздумал идти войною на Ливонскую землю, то я  за  нее  не  вступался  и  тем
показал, что это не моя земля; знай, что по всемогущего бога воле начиная от
великого государя русского Рюрика до сих пор держим Русское  государство  и,
как в зеркале смотря на поведение прародителей своих, о  безделье  писать  и
говорить не хотим. Шел ты и стоял на своих землях, а на наши данные земли не
наступал и вреда им никакого не делал; так зачем было нам к  тебе  писать  о
твоих землях? Как хотел, так на них и стоял; если какую им истому сделал, то
сам знаешь. А если магистр и вся Ливонская земля вопреки крестному целованию
и утвержденным грамотам к тебе приезжали и церкви наши русские разорили,  то
за эти их неправды огонь, меч и расхищение на них  не  перестанут,  пока  не
обратятся и не исправятся". Король отвечал: "Ты называешь Ливонию своею;  но
как же при деде твоем была лютая война у Москвы  с  ливонцами  и  прекращена
перемирием? Какой государь с своими подданными перемирие заключает?" Но  все
это остроумие, желание доказать друг другу свои права на Ливонию ни  к  чему
не могли повести: дело могло решиться только оружием.
     В то время как Московское государство, чувствуя необходимость сообщения
с  Западною  Европою,  с  такими  усилиями   старалось   овладеть   берегами
Балтийского моря, морские государства Западной Европы чувствовали  столь  же
сильное стремление  в  противоположную  сторону  -  к  богатому  Востоку,  и
следствием этого  стремления  было  заведение  торговых  сношений  России  с
Англиею на пустынных берегах Белого моря, которые долго должны были заменять
для Московского государства заветные берега балтийские. В половине XVI  века
английские купцы заметили, что запрос на  их  товары  в  дальних  и  ближних
странах уменьшается, цены их понизились, несмотря на то что английские купцы
сами  отвозили  их  в  иностранные  гавани,  между  тем  как  требования  на
иностранные  товары  увеличились,  цены  их   возвысились   чрезмерно.   Это
обстоятельство заставило сильно задуматься лучших  граждан  лондонских;  они
стали искать средств, как помочь горю,  и  остановились  на  том  же  самом,
которое обогатило португальцев и испанцев - именно на открытии новых  стран,
новых торговых путей. После долгих  совещаний  с  знаменитым  мореплавателем
Себастианом Каботою они решились отправить три корабля для открытия северных
частей света и  новых  рынков  для  сбыта  английских  товаров.  Составилась
компания, каждый член которой должен был внести 25 фунтов  стерлингов;  этим
средством собрали 6000 фунтов, купили три корабля и отправили их в  северные
моря  под  начальством  Гюга  Уилльоуби  и  Ричарда   Ченслера.   Экспедиция
отправилась 20 мая 1553 года; буря разнесла флот, и Ченслер на своем корабле
"Edward Bonaventure" один достиг  Вардегуза  в  Норвегии  -  места,  где  он
условился соединиться с Уилльоуби.  Но,  потерявши  семь  дней  в  напрасном
ожидании, он решился ехать далее и благодаря постоянному дню, царствовавшему
в это время в полярных странах, скоро (24 августа) достиг большого залива, в
котором заметил несколько  рыбачьих  лодок;  рыбаки,  испуганные  появлением
большого, никогда не виданного ими прежде судна,  хотели  было  убежать,  но
были схвачены  и  приведены  пред  Ченслера,  который  ободрил  их  ласковым
приемом; после  этого  окрестные  жители  начали  приезжать  с  предложением
съестных припасов. Англичане узнали от них, что  страна  называется  Россиею