князь Феодор Мстиславский. Когда Трубецкой  подал  память,  то  Мстиславский
сказал: "Князь Тимофей Романович Трубецкой в памяти написал,  что  дед  мой,
князь Феодор Михайлович, был с князем Микулинским; но дед мой  меньше  князя
Микулинского не бывал, тем меня князь Т. Р. Трубецкой бесчестит". Да стал  о
том сердитовать, да, встав с места, пошел вон. Князь Трубецкой говорил  ему:
"Не сердитуй, князь Федор Иванович! По деде  твоем  с  тобою  можно  было  в
отечестве считаться, но по отце твоем с тобою  местничаться  нельзя,  потому
что государь отца твоего жаловал и учинил его  велика".  Бояре  также  стали
уговаривать Мстиславского, и он сел в суде опять. Князь  Трубецкой  ссылался
на свадьбу короля Магнуса, на которой князь  Вас.  Юр.  Голицын  был  меньше
брата его, князя Федора Трубецкого. Для поверки спросили ящик  с  свадебными
чинами, нашли списочек о свадьбе короля Магнуса, где имени князя  Трубецкого
не было, а написаны были  только  князь  Шейдяков,  князь  Голицын  да  дьяк
Василий Щелкалов. Бояре спросили последнего, где  у  него  книги  о  свадьбе
короля Магнуса? Тот отвечал,  что  свадьбу  приказал  государь  ему,  но  он
разболелся, и государь приказал свадьбу брату его Андрею. Андрей же отвечал,
что он книг о королевой свадьбе у себя не упомнит. Тогда князь Трубецкой бил
челом, что Андрей и Василий Щелкаловы своровали, свадьбу  переделали,  брата
его не написали, дружа Голицыным, потому что Голицыны  Щелкаловым  друзья  и
сваты. Щелкаловы оправдывались тем, что списочек был написан рукою подьячего
Яковлева, который не мог переделать его в их пользу, потому  что  он  и  все
разрядные подьячие им недруги. На другой день дьяк Сапун  Абрамов  принес  к
боярам черный список королевой свадьбе и сказал, что он этот список нашел  в
ящике Василья Щелкалова; в этом списке дьяк  Василий  Щелкалов  написал  сам
себя в сидячих с боярами, а помарки сделаны рукою брата  его  Андрея.  Тогда
бояре спросили Василия Щелкалова: почему он сам себя написал  в  сидячих  на
свадьбе, а вчера сказывал, что был болен? Щелкалов отвечал: "Да моя  ли  это
рука: боюсь, чтоб  кто-нибудь  не  подделал  мою  руку".  Бояре  велели  ему
смотреть, и он должен был признаться, что  рука  его.  Дело  было  решено  в
пользу Трубецкого. Иногда суд не вершался, потому что служба  заняла.  Когда
челобитные  казались  явно  несправедливыми,  то  правительство  употребляло
понуждения и наказания: в  1588  году  князь  Тюфякин  бил  челом  на  князя
Хворостинина; царь суда не дал и велел Тюфякина посадить в воровскую  тюрьму
на четыре недели.  Когда  князь  Андрей  Голицын  не  поехал  на  службу  из
местничества с князем Трубецким, то царь велел отправить  его  на  службу  с
приставом; но князь Андрей и тогда списков не взял; царь велел посадить  его
в тюрьму, а корм давать из его же денег, по алтыну на день; Голицын просидел
в тюрьме две недели и все же списков не взял; царь велел освободить  его  из
тюрьмы и отпустить со службы. Подобное же упорство  обнаружил  в  1596  году
Петр Шереметев, назначенный третьим воеводою в большом полку; он  бил  челом
на Феодора Никитича Романова, второго воеводу правой руки, у царской руки не
был и на службу не поехал; царь велел Шереметева вывесть скованного в телеге
за посад и послать на службу; и приехав на службу, он два раза отговаривался
взять списки, наконец уступил и взял. В 1589 году стольник князь Гвоздев бил
челом на стольника же князя Одоевского: царь велел Гвоздева  без  суда  бить
батогами и потом выдать головою Одоевскому. В том же году  в  Алексине  были
посажены в тюрьму воеводы, князья Одоевский и Туренин, за то, что списков не
взяли и детей боярских в приезде не переписывали. В 1591 году воевода  князь
Борятинский был послан в Сибирь за местничество с князем Долгоруким.  Иногда
правительство не ограничивалось  только  угрозою  наказания,  ибо  это  мало
помогало с некоторыми лицами, но  угрозою  еще  большего  понижения  родовой
чести: так, в 1592 году, когда  известный  уже  нам  князь  Андрей  Голицын,
назначенный воеводою передового полка, бил челом на князя Ивана  Михайловича
Глинского, воеводу большого полка, то царь велел сказать ему:  "Что  дуришь,
бьешь челом не по делу! Велю на  отца  дать  правую  грамоту".  Иногда  дело
ограничивалось тем, что государь челобитья не принимал и не  приказывал  его
записывать.
   Местничались не одни воеводы, но и станичные головы: в  1595  году  Захар
Ляпунов, брат знаменитого впоследствии Прокофья, не захотел быть в станичных
головах вместе с Кикиным и сбежал со службы  из  Ельца;  рязанскому  воеводе
ведено  было  взять  Ляпунова  из  его  поместья,  скованного   привезти   в
Переяславль Рязанский, бить батогами перед всеми людьми, посадить в тюрьму и
потом отправить на службу с приставом.
   Под 1586 годом упоминается любопытный случай местничества по отношению  к
городовому управлению: в Торопец был назначен воевода Елизарий  Сабуров,  но
там уже был наместник и воевода князь Василий Пронский; Сабуров  бил  челом,
что ему меньше Пронского быть невместно. Дело решено было так, что  государь
велел Сабурову ведать дело  ратное,  а  князю  Пронскому  ведать  свое  дело
наместническое. Наконец упоминаются местнические  случаи  между  придворными
чинами и при торжествах придворных. Государь пожаловал, велел сесть за  стол
постельничему Истоме Безобразову да стряпчему Елизару Старого: последний бил
челом на Безобразова: "Истома постельничий с путем, а я стряпчий с ключом, и
мне ниже Истомы сидеть невместно, хотя Истома честнее меня  путем".  В  1589
году князь Григорий Куракин не был у стола государева, потому что  не  хотел
сидеть ниже князя Федора Трубецкого. Когда в 1593 году князь Хворостинин  не
ел за государевым столом и бил челом на князя Туренина, то дело, как  видно,
показалось так запутанным, что государь им суда не дал и не указал ничего.
   В описываемое время начинаем встречать известие о жалованье, или подмоге,
послам,  отправлявшимся  к  иностранным  дворам:  так,   думному   дворянину
Вельяминову, ехавшему к императору, дано было 200 рублей, дьяку  Власьеву  -
100 рублей, дворянам: одному - 25, другим - по 24 рубля.
   К царствованию Феодора относится одно из самых важных в  истории  русских
сословий явление - закон об укреплении крестьян. Мы уже не раз указывали  на
причину этого явления в обширности русской государственной области и в малом
ее населении, в обилии земель и в недостатке рук для их обработания;  отсюда
для землевладельцев всего важнее было перезывать  к  себе  как  можно  более
работников и удерживать их. При существовании отдельных княжеств  каждое  из
них старалось перезвать, переманить льготами земледельцев из другого.  Когда
отдельные  княжества  исчезли,  земля  собралась,  то  богатые   и   сильные
землевладельцы имели  возможность  большими  льготами  переманивать  к  себе
вольных крестьян с земель бедных отчинников и помещиков. Стараясь перезывать
крестьян,  богатые  и  сильные  землевладельцы  старались  в  то  же   время
удерживать их у себя разными средствами: мы видели, что при  Василии  Темном
Троицкий монастырь выпросил  себе  право  удерживать  крестьян  в  известных
волостях;  мы  видели  также,  как   тяжко   было   каждому   землевладельцу
расставаться с крестьянином, отпускать его на чужую землю, потому  некоторые
позволяли себе насилия для удержания  крестьян,  и  можно  думать,  что  эти
насилия не были редки. Но если для значительных землевладельцев было выгодно
льготами перезывать к себе крестьян от менее  значительных,  то  эти  выгоды
необходимо должны были столкнуться с выгодами государства.  Одною  из  самых