матерей, жен и детей и все  имение,  говорят:  "Просили  у  нас  Мурат-Гирей
царевич и воеводы астраханские лучших людей, братью нашу и детей  в  заклад:
но наши отцы, деды и прадеды век свой жили, а закладов  не  давали,  в  воле
государя московского бывали и присягали, но никогда над ними такой неволи не
бывало, что над нами делает теперь Мурат-Гирей царевич". Мурзы и все  лучшие
люди вследствие этого послали к турскому царю  бить  челом,  чтоб  принял  в
подданство.
   Султан,  разумеется,  не  мог  слушать  равнодушно  этих  жалоб;  не  мог
равнодушно слушать  и  донесений,  что  донские  козаки  приходят  под  Азов
беспрестанно, корабли и каторги громят и людей турецких побивают.
   В июле 1584 года  отправлен  был  в  Константинополь  к  султану  Амурату
посланник  Благов  известить  султана  о  восшествии  на  престол   Феодора,
объявить, что новый царь не велел с турецких купцов брать пошлины  и  тамги,
что покойный царь для султана Селима велел вывести  своих  ратных  людей  из
Терской крепости, где живут теперь волжские козаки, без  государева  ведома;
что вере магометанской нет нигде тесноты в России: в Касимове мечети владеет
там магометанин Мустафалей; что на Дону и  близко  Азова  живут  козаки  все
беглые люди, иные козаки тут и постарели живучи, а ссора  идет  оттого,  что
азовские люди с крымцами и ногаями ходят на государевы украйны войною, много
русских людей берут в плен и возят в Азов, а козаки этого не могут терпеть и
на них приходят, потому что их род и племя на  украйнах.  Благов  настаивал,
чтоб султан отправил с ним своего  посланника  в  Москву;  это,  собственно,
считалось  нужным  для  того,   чтоб   заявить   пред   другими   государями
дружественные сношения страшного и надменного султана с царем. Паши долго не
соглашались на это, говорили: "Султан государь великий; послы  его  ездят  к
великим государям, к цесарю, королю французскому,  испанскому,  английскому,
потому что те присылают ему казну; а с  вами  у  нас  одни  дела  торговые".
Благов отвечал: "Государи наши  никогда  к  турскому  казны  не  посылывали;
государь бы ваш послал для братской любви со мною вместе  посланника  своего
чауша доброго: а только государь ваш со мною его не пошлет, а  пошлет  после
меня, то нашему государю эта присылка  учинится  не  в  любовь  и  султанова
посланника ко своему царскому лицу пустить не велит".  Паши  говорили:  "Вот
тому будет 14 лет, как приходил от отца государя вашего посланник, и  с  ним
поминки  присланы  были  большие,  а  с  тобою  поминки  присланы  малые  не
по-прежнему, и государю нашему теперь для чего посылать своего  посланника".
Благов отвечал: "Разве тот посланник делал чрез государев наказ и  прибавлял
свои поминки? И государь наш за то и опалу свою на него положил;  а  со.мною
что послано, то я и довез". Когда пришли к Благову приставы и  сказали,  что
паши велели взять с него деньги  за  проезд  на  корабле  Черным  морем,  то
посланник отвечал: "Это где  водится,  чтоб  послам  не  давали  подвод  или
корабля?" Приставы говорили: "Паши нам сказывали, что султан на тебе  деньги
велел взять за то, что с тобою поминков прислано мало". Благов  отвечал:  "Я
привез то, что мне дано, и Амурат султан писал бы о том к  нашему  государю;
если на мне султан деньги за корабль велит взять, то я от этого  у  государя
своего в убытке не буду; но от такого малого дела между государями  братская
любовь и дружба порушится и ссылки  между  ними  вперед  не  будет".  Благов
настоял на своем: султан отпустил с ним в Москву посланника своего Ибрагима.
И этот посланник, как прежний. отказался от переговоров с  боярами  о  союзе
между султаном и царем, но требовал, чтоб ему выдали Мурат-Гирея царевича  и
уняли донского атамана Кишкина, нападавшего на Азов.  Ибрагима  отпустили  с
ответом, что на Дону разбойничают больше козаки литовские,  чем  московские,
что Кишкин отозван в Москву и остальным козакам запрещено нападать на  Азов,
а о Мурат-Гирее будет наказано султану с новым царским послом.
   Благов говорил в Константинополе всем одно о терских и  донских  козаках:
"Сами знаете, что на Тереке и на Дону живут воры, беглые  люди,  без  ведома
государева, не слушают они никого, и мне до козаков какое дело?" Благов уже,
кроме царского наказа, мог делать подобные отзывы о козаках по  собственному
опыту. Когда он ехал Доном, то козаки приходили  на  него,  бесчестили  его,
суда отнимали, много запасов пограбили. Когда в  Москве  узнали  об  этом  и
узнали,  что  Благов  возвращается  вместе  с  посланником  султановым,   то
навстречу к ним отправлен был Василий Биркин. Этот Биркин, приехав  на  Дон,
должен был вместе с  атаманом  Кишкиным  и  другими  атаманами  и  козаками,
которые  государю  служат,  сыскать   и   перехватать   грабителей,   лучших
трех-четырех из них привести к государю, а других за воровство  бить  кнутом
на Дону; если же над ними так промыслить  нельзя,  то  промыслить  над  ними
обманом, уговорить их да и перехватать, чтоб другим, на них смотря, было  не
повадно воровать. В Москву дали знать, что перешел с  Волги  на  Дон  атаман
Юшка Несвитаев с товарищами и хочет воровать, приходить на Благова;  Биркину
и Кишкину велено было его  схватить  и  привести  в  Москву;  если  же  Юшка
исправится и станет служить и прямить, то над ним ничего не  делать.  Биркин
доносил, что козаки на море  захватили  черкес  рыболовов;  Биркин  стал  им
говорить, чтоб они отпустили черкес, ибо от этого может  пострадать  царский
посланник в Константинополе, Благов; козаки отвечали ему, что за Благова  не
только не отпустят пленников, но и волоса не дадут сорвать у  себя;  козаки,
которые служили государю, говорили Биркину,  что  другие  козаки  непременно
хотят громить Благова и  турецкого  посланника,  и  не  отпустят  ни  одного
человека живого, чтоб в Москве вести не было. О  намерении  козаков  громить
Благова и турецкого посланника узнали и  в  Азове,  куда  принес  эти  вести
бусурманин Магмет,  который  был  прежде  донским  козаком;  тогда  турецкий
посланник не захотел ехать из Азова,  и  Благова  долго  здесь  задерживали,
требуя, чтоб донские козаки дали клятву не громить посланников; за плененных
козаками черкес взяли у Благова толмача да подьячего.
   Не ранее апреля 1592 года отправлен был  второй  посланник  из  Москвы  в
Константинополь, дворянин Нащокин. В Думе решили: пригоже к турскому послать
посланника, чтоб ссылки не порвались; пригоже прежние ссылки  припомянуть  и
про то объявить, отчего посланник позамешкался, да  о  присылке  персидского
шаха объявить, что присылал просить союза и рати, но государь  ему  рати  не
дал и послов его отпустил ни с чем; о  цесаревой  присылке  также  приказать
устно, что цесарь  и  союзники  его,  папа,  короли  испанский  и  польский,
уговаривают царя воевать с султаном, но царь их  не  слушает;  проведать  на
султане: в дружбу ли ему это будет? Да и вестей всяких проведать.
   Нащокин должен был сказать султану, что государь так долго не отправлял к
нему посланника потому, что король польский не пропускал послов чрез  Литву,
а на Дону живут литовские козаки, сложась  с  нашими  изменниками,  донскими
козаками, наконец, потому, что зашли многие дела,  поход  на  шведов.  Между
прочим, Нащокину дана была такая  память:  приезжал  к  государю  терновский
митрополит Дионисий и сказывал  приказным  людям,  что  у  турского  султана
ближний человек Иван Грек, родственник ему, митрополиту;  митрополит  обещал
государю служить и всякими делами промышлять и, что  проведает,  государевым
посланникам приказывать, и к Ивану Греку послано с ним государево жалованье.