Так, когда посланник в Царь-град приедет, то ему с митрополитом терновским и
с Иеремиею патриархом обослаться тайно, чтоб митрополит вместе с  патриархом
государю служил, султановых ближних людей  на  то  приводил,  чтоб  государю
служили и султана на всякое добро наводили, чтоб он с государем захотел быть
в крепкой дружбе и в любви; посланника государева отпустил бы с добрым делом
и с ним  вместе  отправил  бы  своего  посланника,  доброго  человека.  Если
патриарх и митрополит станут государю служить  и  станут  просить  списка  с
государевой грамоты, которая послана к султану,  чтоб  им  знать  государево
дело, чем промышлять, то  Нащокину  список  дать  и  отослать  его  тайно  и
государево жалованье Ивану Греку отослать тайно же.
   К донским козакам, "которые атаманы и козаки на Дону вверху и которые  на
низу близко Азова", послана была царская грамота с убеждением, чтоб они в то
время, как Нащокин пойдет в Азов, жили с азовскими людьми мирно  и,  которые
азовские люди будут ходить на Дон по-прежнему для рыбных ловель и дров,  тех
не задирали бы, чтоб пленных турок и черкес отдали, за что царь пожалует  их
великим жалованьем; козакам было  объявлено  также,  что,  в  то  время  как
Нащокин будет в Турции, на Дону будет жить сын боярский  Хрущев,  с  которым
они не должны пропускать воинских людей на государевы украйны.
   Когда Нащокин объявил козакам волю государеву, то  они  отвечали:  "Тебя,
посланника, провожать и государю служить мы готовы; но пленников нам  отдать
нельзя: взяли мы их своею кровью, а ходили эти черкесы за нами сами и  наших
голов искали, а не мы на них ходили; которых нашу братью атаманов и  козаков
берут азовские люди, тех на каторги сажают, и не только что не отдают даром,
и на окуп не дают, во время  мира  перехватали  козаков  24  человека  и  на
каторги посажали, а эту зиму больше 100 человек по городкам азовские люди  с
черкесами взяли и на каторги распродали; и то к нам государево  нежалованье,
что хочет взять у нас пленников, которых мы добыли своею  кровью".  Сказавши
это, козаки отошли от Нащокина, стали в  круг  и  начали  читать  государевы
грамоты; прочтя их, все атаманы и козаки говорили между со.бою шумно, что им
пленников не отдавать; потом  некоторые  подошли  опять  к  послу  и  начали
говорить:
   "Прежде государь нас жаловал, писывал к нам в грамотах; низовым атаманам,
и лучших называл по имени, а потом приписывал: и  всем  атаманам  низовым  и
верховым; а теперь писано наперед атаманам и козакам верховым, и  потом  уже
нам, низовым, и то не поимянно; но верховые  козаки  государевой  службы  не
знают. Если государь теперь с вами прислал окуп, то мы пленников отдадим,  а
без окупу нам их отдать нельзя: только нам теперь отдать их без окупу, и нам
тех окупов не видать и в 10 лет, а к Москве нам по те окупы не ездить;  если
же вам велел государь тех пленников взять у нас силою, то вы у нас  возьмите
их из крови, а мы, пересекши их, пойдем, куда очи несут, уже то у нас готово
пропало". Нащокин отвечал: "Отъездом вам государю грозить непригоже,  холопы
вы государевы и живете на государевой отчине". Козаки на это сказали:  "Если
к нам государево нежалованье, то нам вперед на Дону как жить, что уж  вперед
у нас пленников окупать не станут? Кого возьмем, а турский станет  писать  к
государю, и государь станет у нас даром брать и к турскому отсылать:  и  нам
на Дону чем жить?" Когда Нащокин стал  им  говорить,  чтоб  жили  в  мире  с
Азовом, пока он сходит в Константинополь, то козаки  отвечали:  "Нам  теперь
через прежние обычаи самим о миру задирать непригоже, а вот наши товарищи на
море, Василий Жегулин с товарищами 300 человек, и  нам  их  не  выждав,  как
мириться?" Посланник привез козакам государево  жалованье,  сукна,  и  хотел
раздавать их по наказу: лучшим - хорошие, а  рядовым  -  похуже;  но  козаки
сказали, что у них больших нег никого, все ровны  и  разделят  сами  на  все
войско, по чему достанется. Когда, наконец, Нащокин стал им  говорить,  чтоб
они служили государю  с  Хрущевым,  то  они  отвечали:  "Прежде  мы  служили
государю и голов у нас не бывало, служивали своими головами, и  теперь  ради
государю служить своими головами, а не с Хрущевым".  Но  одними  словами  не
кончилось: по возвращении с моря атамана Жегулина козаки в числе 600 человек
пришли к посольскому шатру с саблями и ручницами  и  кричали,  чтоб  Нащокин
показал им государев наказ. Посланник отвечал, что наказ дан о многих  делах
и показывать его нельзя; если же они пришли грабить государеву казну, то он,
посланник, с своими людьми готов  помереть  за  нее.  Козаки  шумели  много,
селитру и запасы государевы взяли силою;  потом  схватили  донского  атамана
Васильева, приехавшего с Нащокиным из Москвы, били его ослопами и посадили в
воду перед шатром посольским. Этот Васильев уговаривал их, чтоб  они  измены
свои покрыли, государю не грубили и пленников выдали.
   Нащокин после многих затруднений достиг Константинополя  и  справил  свое
посольство; султан уже отпустил его и решил вместе с  ним  отправить  своего
посланника в Москву, как вдруг пришли вести,  что  донские  козаки  взяли  у
азовцев в плен 130 человек и что царь  московский  поставил  на  Дону  и  на
Тереке четыре новых города. Тогда великий визирь сказал  Нащокину:  "Это  ли
любовь вашего государя к нашему? За это ведь пригоже за сабли да  воеваться,
а не дружиться! Если государь ваш велит с Дону козаков  свести,  и  государь
наш также крымского хана, азовских и  белгородских  людей  велит  унять.  Вы
говорите: донские козаки вольные люди, воруют без  ведома  вашего  государя;
крымские и азовские люди также вольные. Вперед только государь ваш не сведет
с Дону козаков, и я вам говорю по богу: не только крымскому и  ногаям  велим
ходить, но сами пойдем  своими  головами  со  многою  ратью  сухим  путем  и
водяным, с нарядом и городом, хотя и себе досадим, а уж сделаем это, и тогда
миру не будет". Нащокин отвечал: "Дал бы бог, чтоб между  государями  вперед
братская любовь  утвердилась;  а  теперь  если  крымский  хан  и  пойдет  на
государевы украйны, то воля божия: государя нашего рать против него  готова,
и не угадать, кому что бог даст. Лучше бы крымского унять, чтоб вперед между
государями братская любовь не рушилась".  Визирь  сказал  на  это:  "Правда:
когда люди с людьми сшибутся, то будет убыток на  обе  стороны,  да  уже  не
воротишь. А нам стало досадно, что сделали ваши козаки. За  такие  дела  над
послами опала бывает; но государь наш над вами  за  это  ничего  сделать  не
велел, потому что у нас того в обычае не ведется, и отпустит  вас  к  вашему
государю по прежнему обычаю, а с вами вместе посылает своего посланника".
   Когда Нащокин дал знать об этом в  Москву,  то  на  Дон  отправлена  была
царская грамота: "Если вы начнете с азовскими людьми  какой-нибудь  задор  и
между нами и турским сделаете этим недружбу, то вам от нас быть в опале и  в
Москве вам никогда уже не бывать; пошлем на низ  Доном  к  Раздорам  большую
свою рать, велим поставить город на Раздорах и вас сгоним с Дону: тогда  вам
от нас и турского султана где  избыть?  Так  вы  бы  службу  свою  показали:
перебрав лучших атаманов и молодцов конных, послали на Калмиус, на Аросланов
улус, улус его погромили бы, языков добрых добыли и к  нам  с  этими-языками
товарищей своих прислали, чтоб нам про ханское умышленье  и  про  его  поход
ведомо было. Если же до приходу в Азов нашего и турского посланников хан или
царевичи его пойдут на наши украйны и с ними азовские люди, то вы бы все  на
конях шли под них на перевоз и на дороги и на Донец Северский,  и  над  ними