Тогда призван был Боус, и Елисавета спросила его: зачем он  ей  сказал,  что
царь не велит англичанам ездить торговать в его землю? Боус отвечал, что  он
не то говорил, говорил он, что с других  иноземцев  пошлин  не  берут,  а  с
англичан берут. Бекман возражал: "Это не правда: с англичан берут половинную
пошлину, а с других полную, и если б Боус государевых грамот в Холмогорах не
покинул, то ты бы, государыня, подлинно проведала, какую  нынешний  государь
хотел держать к тебе любовь, больше старого". Бекмана отпустили с  грамотою,
в которой Елисавета соглашалась позволить русским купцам торговать в Англии,
с условием, чтоб царь дал Английско-Русской  компании  право  исключительной
торговли в своих областях. Но при отпуске Бекман не был допущен к Елисавете.
Этим оскорбились в Москве,  и  приговорил  государь  с  боярами  отписать  к
королеве Елисавете с вычетом о после ее и о гостях и что толмача Бекмана  не
по-пригожу отпустил дьяк ее, а не сама  она,  о  том  подлинно  выписать,  а
грамоту послать с  англичанином,  В  грамоте  говорилось:  "Дело  не  схожее
указывать нам в наших государствах - тому торговать, а иному  не  торговать;
гости твои бьют тебе челом не по делу, хотят одни  корыстоваться,  а  других
мимо себя пускать не хотят; в наших государствах  с  божиею  помощию  всяких
товаров довольно и без твоих гостей, государства наши великие и людей в них,
и всяких товаров много".
   Англичанин, с которым приговорили послать эту грамоту к Елисавете,  купец
Горсей, должно быть, объяснил в Лондоне состояние дел при московском  дворе,
указал, к кому нужно обратиться, чтоб получить желаемое. Елисавета  прислала
с Горсеем грамоту к царице Ирине, где писала, что часто слышит о ее мудрости
и чести, что слава об  этой  мудрости  разнеслась  по  многим  государствам;
прислала к ней опять лекаря Якоби, знатока в женских болезнях.  Но  главное,
Елисавета прислала грамоту  к  Годунову,  в  которой  называла  его  кровным
любительным приятелем, как переводили в Москве. В грамоте к  царю  Елисавета
оправдывала поведение посла своего Боуса  тем,  что  его  очень  рассердили,
приказывая снимать  меч  при  входе  к  царю:  "Такое  недоверие  нас  очень
опечалило, - писала Елисавета, - в наших землях это великое бесчестие, когда
велят меч снять, и за такое бесчестие в сердце нашего посла великая  кручина
была, и что ни делал, все с кручиною. А теперь сказал нам  Горсей,  что  меч
отнимают у послов по вашему обычаю, как у вас всегда ведется  в  царстве,  и
мы, узнав это, перестали кручиниться и надеемся, что между нами будет вечная
любовь". Горсей сказал Елисавете, что  в  Москве  недовольны  тем,  что  она
приняла Бекмана в саду, который он назвал огородом; королева писала об  этом
царю: "Место, где Бекман был перед нами, есть место  честное,  близко  нашей
палаты, и туда никого не пускают, только  великих  и  любительных  слуг  для
чести, и в огороде этом нет ни луку, ни чесноку; Бекман  сказал  не  правду.
Так пригоже тебе Бекмана гонца за его лживые и бездельные ссорные  слова  не
только понаказать, и побить пригоже".
   Годунов оправдал надежды своей кровной любительной приятельницы:  в  1587
году позволено было английским купцам торговать вольною торговлею, пошлины с
их товаров - таможенной, замытной, свальной,  проезжей,  судовой,  с  голов,
мостовщины, перевозов - брать не велено. Только запрещено было  им  брать  с
собою в Московское государство  чужие  товары;  русским  людям  от  англичан
английскими товарами не торговать; закладней  русских  людей  англичанам  за
собою не держать, закупней своих по городам  не  посылать,  товар  на  товар
менять и продавать должны они местным делом, а в розницу, вразвес и в  аршин
на своем дворе не продавать и не менять: сукна продавать кипами и поставами,
камки и бархаты поставцами, вина куфами. Если английские купцы захотят ехать
в иные государства или в свою землю, то брать им с собою товары  из  царской
казны, продавать и менять их  на  товары,  которые  Московскому  государству
потребны, и в царскую казну отдавать. Выезжая из  Москвы,  английские  купцы
должны являться в Посольском приказе  к  дьяку  Андрею  Щелкалову.  Разобьет
английский корабль и принесет к  русским  берегам,  то  царь  велит  сыскать
товары вправду и отдать англичанам. Английские купцы  живут  по  старине  на
дворе своем у св. Максима за торгом, держат  одного  дворника  русского  или
своего немца, а других русских людей не держат;  да  у  них  же  дворы  -  в
Ярославле, в Вологде, на Холмогорах и у пристанища морского. На людей своих,
посылаемых из Московского государства, англичане берут проезжие  грамоты  из
Посольского приказа; кому будет дело до англичан, судят их царский  казначей
и посольский дьяк, а чего сыск не возьмет, присуживают им веру с жребия: чей
жребий вынется, тому и веру учинить.
   Годунов дал знать Елисавете в своей  грамоте,  что  государь  "для  тебя,
сестры своей, и для нашего  печалования  твоих  подданных  пожаловал  больше
прежнего. А я об них вперед буду государю своему печаловаться и  держать  их
под своею рукою, буду славить перед государем  и  государынею  твои  к  себе
милость и ласку". Благодаря кровному, любительному приятельству Елисаветы  к
Годунову английские купцы освободились  от  платежа  пошлин,  простиравшихся
более чем на 2000  фунтов  стерлингов  в  год.  Но  доходили  жалобы  других
иностранных купцов, что англичане не пропускают кораблей  их  к  Московскому
государству. Вследствие этих жалоб царь писал  Елисавете:  "Бьют  нам  челом
многие  немцы  разных  земель,  англичане  (не   из   компании),   французы,
нидерландцы и других земель на твоих гостей, что они кораблей  их  к  нашему
государству пропускать не хотят. Мы этому и верить  не  хотим;  а  если  так
делается в самом деле, то это твоих гостей правда ли, что  за  наше  великое
жалованье иноземцев отгоняют? Божию дорогу, океан-море как  можно  перенять,
унять и затворить?" С другой стороны, министры Елисаветины прислали  на  имя
Годунова и Щелкалова грамоту, в которой  прописаны  были  жалобы  английских
купцов на московских приказных  людей.  Щелкалов  отвечал  один:  "К  такому
великому человеку (Годунову)  писали  вы  многие  непригожие  слова,  поверя
непрямым людям, ворам. Пишете в своей грамоте с укоризною к такому  честному
и великому человеку, к шурину государскому, будто  вашим  торговым  людям  и
жить нельзя, потому что им от приказных людей жесточь великая,  и  торговать
перестать хотят, и если торговать перестанут, то  будет  бесчестно  государю
нашему и его приказным людям. За такие слова  боярин  Годунов  сам  в  своей
грамоте писать к вам не захотел, словам вашим очень подивился и приказал мне
вам отписать".
   Сношения возобновились по делу англичанина Антона Мерша, который набрал в
долг денег у Годунова, бояр, служилых людей, у купцов,  монахов  и  объявил,
что эти деньги на общий расход, в общие товары; но товарищи  его  отказались
платить долги, объявили, что Мерш  брал  деньги  без  их  ведома,  на  себя.
Годунов в 1588 году велел известному уже нам Бекману отвезти этого  Мерша  в
Англию. Королева не скоро приняла Бекмана: "Я долго не пускала тебя до своих
очей, - сказала она ему, - потому  что  была  нездорова,  очень  грустила  о
смерти своего дворецкого (графа Лейстера); да великая досада была у меня  на
тебя за то, что ты в речах своему  государю  применил  наш  потешный  сад  к
капустному огороду, где сеют лук да чеснок; за такое  дело  ты  достоин  был
пени, но мы тебе не мстили". Бекман отвечал: "Бью челом  вашему  величеству,