воевать и города не доступать, пока государевы послы будут у короля и об нем
договорятся. Заключено было перемирие на 12 лет; послы требовали, чтоб  царь
не воевал с Швециею, и царь согласился не воевать с нею  год;  согласился  в
продолжение всех 12 перемирных лет не  трогать,  кроме  Нарвы,  тех  городов
ливонских, которые теперь за шведским, но которые шведский  уступает  Короне
Польской.  В  заключение  бояре  говорили  послам;  "Написано  в  перемирных
грамотах: татя, беглеца, холопа, рабу, должника,  по  исправе,  выдать;  это
пишется исстари, а не  соблюдается,  беглецов  никогда  не  выдают  с  обеих
сторон: и этого слова в грамотах теперь не писать бы?" Послы отвечали:  "Это
слово старинное, отставить нам его нельзя;  ведь  это  не  те  беглецы,  что
отъезжают от государя к государю: бывают беглецы по украйнам, которые  живут
близ рубежа, от шляхты и от детей  боярских  бегают  мужики  своровавши,  да
перешед за рубеж, живут невдалеке, и таких, сыскивая, отдают".
   Послы Сигизмундовы выговорили, чтоб царь целый год не  воевал  с  королем
шведским; но не успели они еще выехать из Московского государства, как Иоанн
в надежде на союз с крымским ханом велел своим воеводам возобновить  военные
действия. Зимою шведы пожгли села близ Ямы и  Копорья;  летом  выслана  была
против них рать  -  в  большом  полку  воевода  Петр  Никитич  Шереметев,  в
передовом - князь Владимир Тимофеевич Долгорукий; этот  передовой  полк  был
разбит, Долгорукий попался в плен; с другой стороны, шведы нашали на  берега
Белого моря, но здесь не имели успеха. А между тем великие московские  послы
- Салтыков и Татищев  отправились  в  Литву  взять  с  Сигизмунда  клятву  в
ненарушении перемирия, ибо всего больше боялись иметь в одно время дело и  с
Польшею, и с Швециею.  Послам  дан  был  наказ:  о  корме  с  приставами  не
браниться, говорить гладко; объявить,  что,  несмотря  на  дурное  поведение
польских послов в Смоленске, по их жалобе для  Сигизмунда  короля,  государь
велел приставов посадить в тюрьму, а воеводу с Смоленска  свел  и  опалу  на
него положил. Наказано было: беречь накрепко, чтоб король на обеих  грамотах
крест целовал в самый крест прямо губами, а не в подножье, и не мимо креста,
и не носом. В  тайном  наказе  говорилось:  "Если  захотят  Нарву  писать  в
королевскую сторону, то, по самой конечной неволе, давать за Нарву до  20  и
до 30000, а по самой  неволе  и  до  50000  золотых  венгерских,  только  бы
перемирье закрепить и Нарву  написать  в  государеву  сторону;  а  по  самой
конечной неволе написать, что и Нарву государю не воевать во все  перемирные
12 лет". С послами отправлены были в запас две опасные  грамоты  на  случай,
если какие-нибудь именитые люди из Польши или из Литвы захотят  отъехать  на
государево имя. В грамотах говорилось: "Как у нас будешь, и мы тебя пожалуем
своим великим жалованьем, устроить велим поместьем  и  вотчиною  и  денежным
жалованьем по  твоему  достоинству".  Послана  была  опасная  грамота  и  на
доктора, который захочет ехать к государю; в ней заключалось то же  обещание
и, кроме того, обещался свободный выезд назад. Наконец, послам  велено  было
жаловаться на малороссийских козаков (черкес), которые в степи побивают и  в
плен берут московских станичников и сторожевых голов, не дают  наблюдать  за
крымцами.
   Салтыков и Татищев встретили дурной прием, их задерживали на дороге. Чтоб
узнать причину задержки, они  напоили  шляхтича,  князя  Лукомского,  и  тот
проговорился, почему их не пускают: король живет в Кракове, и поляки миру не
хотят, а литовские паны и шляхта миру рады и хотят, чтоб послы были у короля
в Литве, а не в Польше. Из Варшавы послы доносили  царю,  что  король  искал
причины разорвать перемирие с Москвою для отца своего, короля  шведского,  и
они, послы, по самой конечной неволе  дали  договорную  запись  не  посылать
войска к Нарве во все продолжение перемирия с Польшею.  Салтыков  и  Татищев
настаивали, чтоб сначала  король  подтвердил  это  перемирие,  а  потом  они
поведут переговоры о тех делах, которые не были решены  в  Москве.  Но  паны
радные сказали им на это: "Мы знаем, для чего вы этого  хотите,  обманываете
нас что глупых пташек: одну поймав, после и всех переловите. Мы вам говорим,
что не постановя о всех  тех  делах,  о  которых  не  договорено,  перемирья
государь сам писать не велит и креста целовать не будет".  Паны  согласились
писать Феодора царем только  тогда,  когда  он  уступит  королю  Смоленск  и
Северскую землю. На предложение денег за Нарву паны отвечали: "Это не товар;
государи великих городов не продают; вот у вашего государя Псков и Смоленск:
только б их продали, и мы бы собрали с своего государства деньги большие  да
за Псков и Смоленск дали".
   Московское правительство обязалось не действовать против  Нарвы;  но  это
обязательство не препятствовало ему отомстить шведам опустошением  Финляндии
около Выборга и Або зимою 1592 года. В  ноябре  того  же  года  умер  король
Иоанн;  Сигизмунд  стал  королем  шведским,  но   не   надолго:   во   время
кратковременного пребывания своего в Швеции для коронации он возбудил против
себя народ явною враждебностию к протестантизму, явным  нарушением  условий,
вытребованных у него чинами перед коронациею. Когда Сигизмунд возвратился  в
Польшу, правителем Швеции остался дядя  его  Карл,  который  успел  привлечь
любовь народную  поведением,  противоположным  Сигизмундову.  Король  сильно
охладел к интересам протестантской, явно враждебной  ему  Швеции;  правитель
был занят внутренними делами, приготовлениями к разрыву с племянником;  это,
разумеется, заставляло обоих желать скорейшего заключения  мира  с  Москвою.
Еще в январе 1593 года заключено было двухлетнее перемирие с условием,  чтоб
каждый владел тем, чем владеет.  Послы  московские,  отправляемые  в  Литву,
давали знать государю, что Сигизмунда бояться нечего, несмотря на то, что он
по имени король шведский. Посол  Рязанов,  бывший  у  короля  в  1592  году,
доносил, что Сигизмунда не любят за женитьбу на австрийской принцессе  и  за
то, что несчастлив: как начал царствовать, все голод да мор, что его  ссадят
с престола и все рады видеть королем царя;  только  паны  боятся,  что  царь
повыкупит у них все города  королевские  и,  которая  у  них  шляхта  теперь
служит, та у них  служить  не  будет,  все  будут  служить  государю.  Когда
королевский посол  Хребтович  потребовал,  чтоб  царь  возвратил  Сигизмунду
города, взятые у шведов, то бояре ему отвечали: "Ты своими безмерными речами
большое кроворазлитие всчинаешь; мы идем к государю, а  слушать  твоих  слов
нечего, говоришь безделье, напрасно было тебе с  этим  и  приезжать".  Тогда
Хребтович объявил, что ему велено заключить перемирие на  том,  что  за  кем
есть, и на то время, на какое заключено перемирие с Польшею. Но царь отвечал
Сигизмунду, что относительно Швеции будет держать  перемирие  только  на  то
время, на какое оно было заключено в 1593 году, то есть на два года.
   Пред истечением этого срока, в конце 1594 года,  шведские  послы  -  Стен
Банер, Горн, Бое - съехались с московскими - князем Турениным и Пушкиным  на
русской  земле  у  Тявзина,  близ  Иван-города.  Дело  началось   письменною
перебранкою: шведы грозили тем, что у них  теперь  с  Польшею  один  король;
Туренин отвечал: "Хотя Корона Польская и королевство Шведское и в соединенье
будут, но нам не страшно, да и писать вам  про  это  с  угрозами  к  нам  не
годится". Шведские послы требовали опять тех  городов,  которые  были  взяты
недавно при Феодоре; русские отвечали, чтоб они оставили эти свои непригожие