должен выдать для подкрепления стороны своей на сейме и  для  найму  войска,
потому что в случае царского избрания  враги  с  разных  сторон  нападут  на
Польшу; приводили в пример щедрость императора и  короля  испанского.  Послы
говорили на это: "Государь наш на наемных людей казны своей даст, что  будет
пригоже. Вы говорите, что цесарь и король испанский для своего избрания дают
вам казну большую, да еще на много лет: но государь наш хочет  быть  королем
польским и великим князем литовским не для своего прибытка и чести, а только
для покоя христианского, для  избавления  и  расширения  этим  государствам.
Приводит  государь  наш  то  себе  на  память,  что  давно  уже   Московское
государство и Корона Польская, и Великое княжество Литовское между  собою  в
неприятельстве, и кровь христианская с  обеих  сторон  лилась:  так  его  бы
государским смотреньем кровь литься перестала и были бы христиане в покое; а
вы на такое государя  нашего  раденье  о  покое  христианском  не  смотрите,
указываете на цесареву да на испанского короля казну. Ваша  воля,  если  вам
деньги христианского покоя лучше. А государю нашему ваши  государства  зачем
покупать? С  божиею  помощью  государь  наш  сидит  на  своих  государствах.
Государь наш хочет, чтоб между  всеми  христианами  утвержден  был  покой  и
стоять бы всем христианам на бусурман  заодно;  но  если  вы  говорите,  что
государь наш должен дать свою казну, должен велеть  6иться  с  теми  людьми,
которые не захотят его выбрать, то, значит, он должен воздвигнуть еще больше
кровопролития между  христианами,  а  не  покой  христианам  сделать".  Паны
отвечали: "По всем этим  статьям,  которые  между  нами  в  разговоре  были,
государю вашему у нас в государстве  быть  нельзя".  Тогда  послы,  исполняя
наказ, объявили, что царь, если не может быть избран  сам,  желает  избрания
эрцгерцога Максимилиана. На это паны отвечали: "Непригоже  государю  вашему,
да и вам государя нам указывать; знаете сами,  что  мы  ни  по  чьему  указу
государя  себе  не  выбираем;  выбираем,  кого  нам  бог  укажет  по   нашим
вольностям". На втором съезде паны опять начали дело  о  деньгах,  спросили:
"Даст ли им государь на скорую оборону 200000 рублей? Без чего  об  избрании
Феодора говорить  нельзя".  Послы  отвечали,  что  государь  государства  не
покупает; но если будет избран, то  они,  послы,  занявши,  дадут  до  60000
золотых польских. Паны возразили, что этого мало; послы прибавили до 100000;
паны не согласились и на это; они  говорили:  "Царь  обещает  давать  шляхте
землю по Дону и Донцу; но в таких пустых местах какая им прибыль  будет?  Да
далеко им туда и ездить. У нас за Киевом таких и своих земель много. Как вам
не стыдно о таких землях и в артикулах  писать!  Будет  ли  государь  давать
нашим  людям  земли  в  Московском  государстве,  в  Смоленске  и  северских
городах?" Послы  отвечали:  "Чья  к  государю  нашему  служба  дойдет,  того
государь  волен  жаловать  вотчиною  и  в  Московском   государстве".   Паны
спрашивали: "Заплатит ли государь войску долги королей Сигизмунда-Августа  и
Стефана?" Послы отвечали,  что  государь  заплатит  за  одного  Стефана  что
пригоже, но за Сигизмунда-Августа платить не будет. Паны говорили: "Что  эта
за вольность, что нашим людям к вам ездить  вольно,  а  вашим  людям  к  нам
ездить можно только с доклада государя? Но если  государь  ваш  не  позволит
никому ездить, то ездить и не станут?" Паны говорили долго, чтоб было вольно
ездить людям с обеих сторон, как захотят; но  послы  им  решительно  в  этом
отказали: "У вас, - говорили они, - в  ваших  государствах  людям  вольность
ездить во все государства; а в  Московском  государстве  того  в  обычае  не
живет, что без государева повеленья ездить по своей воле и вперед тому  быть
непригоже, о том вам много говорить не надобно". Между тем шли  споры  между
панами духовными  и  светскими,  приверженцами  Максимилиана,  Сигизмунда  и
Феодора. Кардинал Радзивилл говорил, что "избрание  московского  царя  очень
выгодно для республики, но препятствием непреодолимым служит религия. Притом
это наследственный враг нашего народа: недостойно  было  бы  нам  неприятеля
взять в государи. Опричнина его также была бы нам тяжела. Если при  покойном
короле нам тяжелы были  несколько  сот  гайдуков,  то  опричнина  будет  еще
тягостнее. Но, что всего важнее, московский  не  способен  к  правлению,  не
имеет достаточного к тому разума".  Христоф  Зборовский  также  указывал  на
неспособность Феодора, выставлял  сомнения,  будут  ли  исполнены  обещания?
"По-моему, невозможное  дело,  -  говорил  он,  -  чтоб  этот  гордый  народ
москвитяне, который придает важность даже  снятию  шапки,  мог  согласиться,
чтоб  государство  его  было  присоединено  к  короне,  скорее  захотят  они
приставить  Польшу  к  Московскому  государству,  как  рукав   к   кафтану".
Приверженцы Феодора возражали, что насчет умственных способностей его  ходят
разные слухи, а дела его неразумия  не  показывают:  он  укротил  внутренние
раздоры, что гораздо труднее, чем вести удачно внешние войны, как внутреннюю
рану труднее вылечить, чем наружную. Пленных выпустил  без  окупа:  все  это
показывает в нем человека разумного  и  милосердного.  Особенно  приверженцы
Феодора хвалили его за отпуск пленных без окупа.
   В то время как происходили эти опоры и переговоры с московскими  послами,
которые не вели ни к чему решительному, сторона австрийская, то есть сторона
Гурки и Зборовских, слабела ежедневно и вследствие народного  нерасположения
к Австрийскому дому, к немцам, и вследствие явного стремления вождей  партии
к мерам насильственным, желания решить дело  поскорее  междоусобною  битвою.
Сильный  удар  нанес  австрийской  партии  примас  королевства  Карнковский,
открыто перешедший на сторону Замойского.  Папский  нунций  и  другие  члены
австрийской партии, видя затруднительность своего положения, не раз пытались
помирить Зборовских с Замойским, чтобы  отвлечь  последнего  от  Сигизмунда,
предлагали сделку, обещали,  что  Максимилиан  австрийский,  ставши  королем
польским, женится на Анне шведской, сестре Сигизмунда. Замойский  колебался,
ибо сам находился в затруднительном положении: несмотря на  то  что  сильное
большинство панов и шляхты  было  на  его  стороне,  денежные  средства  его
истощились; около Варшавы съестные припасы были страшно  дороги,  вследствие
чего паны и шляхта, не имея возможности  кормиться,  разъезжались  с  сейма:
таким  образом,  материальные  силы  Замойского  уменьшались,  тогда  как  у
Зборовских было наемное войско, содержавшееся на австрийские деньги. В  одну
ночь, когда Замойский волновался  тяжелыми  мыслями  о  своем  положении,  о
невозможности достать денег для удержания своих  приверженцев,  а  с  другой
стороны, об унижении, о безотрадном будущем в случае  избрании  австрийца  и
торжества Зборовских, которые во всяком случае останутся на первом месте при
Максимилиане, вдруг вошел к нему примас Карнковский и объявил,  что  медлить
более нечего и что он  готов  провозгласить  королем  Сигизмунда.  Замойский
согласился, и 19  августа  (нового  стиля)  Сигизмунд  был  избран  стороною
Замойского; но сторона Зборовских не согласилась уступить противникам  и  22
августа провозгласила королем эрцгерцога Максимилиана. Литва не  участвовала
ни в том, ни в другом избрании; по свидетельству современников, нс мало было
и поляков, которые оба избрания считали не правильными.
   Вследствие этого разъединения к московским послам приехали опять депутаты
от панов и объявили, что Замойский с товарищами избрали Сигизмунда, а  Литва
вся и большая половина поляков хотят избирать московского царя, но не  могут