смуты, раздоры боярские, немедленно  обнаружившиеся,  представляли,  по  его
мнению, самый удобный  к  тому  случай.  Посол  его,  Лев  Сапега,  с  целию
застращать   новое   московское   правительство,   объявил,    что    султан
приготовляется к войне с Москвою; требовал, чтоб царь дал королю  120  тысяч
золотых за московских пленников, а литовских освободил  без  выкупа  на  том
основании, что у короля пленники все знатные люди, а у  царя  простые;  чтоб
все жалобы литовских людей были удовлетворены  и  чтоб  Феодор  исключил  из
своего  титула   название   Ливонского.   Новое   московское   правительство
наследовало от старого сильное нежелание воевать с Баторием и потому  решено
было употребить все усилия, чтоб продлить перемирие. Государь  приговорил  с
боярами, как венчался царским венцом: литовских пленников всех что  ни  есть
отпустить в Литву даром,  а  о  своих  пленниках  положить  на  волю  короля
Стефана:  если  Стефан  король  государевых  пленников  и  не  отпустит,  то
государева правда будет на нем и явна будет всем  пограничным  государям;  а
захочет Стефан король пленных продавать, то их выкупить. Сапеге объявили  об
этом решении, объявили что 900 пленных уже освобождены и что ждут такого  же
поступка  и  от  Стефана  что  новым  жалобам  литовских   подданных   будет
удовлетворено, но что касается до жалоб, относящихся еще  ко  временам  царя
Иоанна, то это дела старые, о них припоминать непригоже,  были  в  то  время
обиды и русским людям от Литвы, но об  них  государь  не  упоминает;  Сапеге
объявили тоже, что название Ливонского  Феодор  наследовал  от  отца  своего
вместе с царством. Посол уехал, заключив перемирие только на 10  месяцев,  и
новости, привезенные им к  королю,  конечно,  не  могли  сделать  последнего
миролюбивее: Сапега в письме своем к папскому легату Болоньетти  из  Москвы,
от 10 июля 1584 года, так изображает особу нового царя  и  положение  дел  в
Москве: "Великий князь  мал  ростом;  говорит  он  тихо  и  очень  медленно;
рассудка у него мало, или, как другие говорят и как  я  сам  заметил,  вовсе
нет. Когда он во время моего представления сидел на престоле во всех царских
украшениях, то, смотря на скипетр и державу, все смеялся.  Между  вельможами
раздоры и схватки беспрестанные; так и нынче, сказывали мне, чуть-чуть  дело
не дошло у них до кровопролития,  а  государь  не  таков,  чтобы  мог  этому
воспрепятствовать. Черемисы свергли иго; татары грозят нападением,  и  ходит
слух, что король шведский собирает войско. Но никого здесь  так  не  боятся,
как нашего короля.  В  самом  городе  частые  пожары,  виновниками  их,  без
сомнения, разбойники, которыми здесь все наполнено". Королю доносили  также,
что между четырьмя вельможами, которых покойный царь  назначил  правителями,
господствует несогласие и что  они  часто  спорят  о  местах  в  присутствии
государя. Доносили, что первый по месту боярин,  князь  Мстиславский,  очень
расположен к польскому королю  И  если  из  противной  партии  умрет  Никита
Романович, который не может долго жить по причине тяжкой болезни, то  король
будет иметь много приверженцев между боярами.
   Еще до отъезда Сапеги отправлен был к Баторию  посол  Андрей  Измайлов  с
известием о воцарении Феодора; Измайлову дан  был  наказ  вести  себя  очень
умеренно, уступать относительно церемоний: к панам не ходить, грамоту отдать
самому королю; но если будут упрямиться, станут непременно  требовать,  чтоб
ему быть у панов, то ему к панам идти, только речей не  говорить  и  грамоты
верющей не давать. Прежде наказывалось настрого  послам,  чтоб  они  сначала
речь говорили и грамоту подали, а потом  уже  шли  к  руке  королевской,  но
теперь Измайлову позволено было согласиться идти наперед к руке. Если король
не спросит о здоровье царском и против поклона Феодора не встанет, то  посол
должен сказать: царь Иван  Васильевич  при  поклоне  королевском  встает,  а
Стефан король не встает, и то ведает Стефан  король,  что  так  делает  мимо
прежнего обычая, а больше того ничего не говорить.
   Король действительно против государева имени и поклона не встал; Измайлов
заметил, как ему было приказано, и тогда Стефан встал и шапку снял. Измайлов
представил опасную грамоту на великих литовских послов, которые должны  были
ехать в Москву для заключения мира, но паны радные отвечали ему:  "Король  к
государю вашему послов своих слать не хочет, потому: государя  нашего  посол
Лев Сапега и теперь у государя вашего в Москве, а теснота ему  великая,  где
стоит, тот двор огорожен высоко, и малые  щели  позаделаны,  не  только  что
человека нельзя видеть, и ветру провеять некуда; с двора литовского человека
никакого не спустят, корм дают дурной; литовского  посла  держат  хуже  всех
других послов; в такое  государство  никто  не  захочет  идти  в  послах,  а
государь наш силою никого не пошлет". Измайлов отвечал:  "Это  слово  пронес
какой-нибудь недобрый человек; послы разных государств,  которые  теперь  на
Москве, стоят по разным дворам и береженье к  ним  крепкое  для  того,  чтоб
между ними ссоры не было; а если б других государств  послов  на  Москве  не
было, то вашему послу было бы всех вольнее; крымский посол и гонцы стоят  за
городом не близко, двор для них особый  сделан,  и  с  двора  их  никуда  не
спускают".  Один  из   панов,   молодой   Радзивилл   Сиротка,   говорил   с
запальчивостию: "Государя нашего посол теперь на Москве и  государь  бы  ваш
отпустил его, да за ним бы своего посла к королю  прислал,  и  государь  наш
станет советоваться со всею радою и землею, как ему с государем вашим вперед
быть. Государь ваш молод, а наш государь стар, и государю вашему  пригоже  к
нашему государю писаться младшим братом, да и Смоленска и северских  городов
государь ваш поступился бы". Измайлов отвечал,  что  таких  безмерных  речей
говорить непригоже. Когда все  паны  вышли,  остался  старик  Гарабурда,  он
подошел к Измайлову и сказал: "Видел, как молодые-то паны чуть-чуть дела  не
разодрали, а старых слушать не хотят". Измайлов отвечал, что старики  должны
наводить молодых на  доброе  дело,  на  мир;  а  если  король,  послушавшись
молодых, мира не захочет, то  государь,  надеясь  на  бога,  воевать  готов.
Гарабурда, зная хорошо расположение умов в сенате и  шляхте,  уверял  посла,
что  будет  мир,  хотя  король  не  переставал  обнаруживать   неприязненное
расположение к Москве; на отпуске Измайлову объявили,  что  Баторий  опасной
грамоты не принимает, новых послов  в  Москву  для  переговоров  о  мире  не
отправит; обедать Измайлова король не позвал, отговариваясь множеством  дел.
Измайлов доносил своему правительству, что король тотчас по смерти Иоанна IV
хотел объявить войну Москве;  но  Рада  отсоветовала;  а  земля  на  военные
издержки давала только половину против того, чего требовал  Баторий,  потому
что в Польше неурожай. Из пленников московских король  прислал  царю  только
двадцать человек; их привез посланец  Лука  Сапега,  которому  бояре  велели
объявить: "Царь Феодор освободил пленных литовцев до 900 человек,  а  король
прислал ему за это двадцать человек, самых молодых людей, только один  между
ними Мещерский князь получше, да и тот рядовой, а доброго сына боярского нет
ни одного". Посланец отвечал на  это,  что  король  после  отпустит  и  всех
пленных, только оставит на окуп 30 человек. Царь  написал  по  этому  случаю
Баторию: "И вперед бы между нами этого не было с обеих сторон, что  христиан
продавать из плена на деньги и на золотые",  -  и  приводил  в  пример  свой
поступок по смерти отцовской.
   Но Баторий не уступал ни в чем; в Москве также не хотели уступать, но  не