провозгласить его, ибо не решено еще дело об  условиях  избрания,  и  потому
пусть послы объявят решительно: приступит ли государь к римской вере?  Можно
ли ему приехать в 10 недель? Каким обычаем государю  титул  свой  описывать,
ибо корона не может быть под шапкою, которая  называется  царскою?  Даст  ли
государь сейчас же на скорую оборону 100000 рублей? Послы отвечали,  что  на
все это ответ дан и другого не будет.
   Этим ответом дело было кончено с Польшею, но не с Литвою. Литовские  паны
послали сказать послам:  "Замойский  выбрал  шведского  королевича,  воевода
познаньский Гурка, да Зборовские выбрали цесарева брата; а мы все,  литва  и
поляков большая половина, хотим государя вашего, да стало дело за верою и за
приездом, что государь ваш скоро не приедет: только б  нам  государя  вашего
приезд был ведом вскоре, и мы  бы,  избравши  вашего  государя,  тотчас  все
своими головами рушились к Кракову и короны не дали бы ни шведу, ни цесареву
брату. Теперь нам приезд государя вашего не ведом, и за этим да еще за верою
нам государя вашего выбрать нельзя, а шведа и цесарева  брата  мы  также  не
выбрали и вперед их не хотим, елекцию мы разорвали и хотим  назначить  новый
съезд для избрания государя.  Вечного  мира  теперь  нам  с  вами  заключить
нельзя, потому что время коротко, да  и  нас,  панов-рад  мало,  многие  уже
разъехались: заключим теперь перемирие". Послы согласились, и заключено было
перемирие на 15 лет, причем каждое государство  осталось  при  своем.  Когда
перемирие было заключено, заехали к послам  на  подворье  воевода  виленский
Христоф Радзивилл да воевода  троцкий  Ян  Глебович  и  говорили  им  тайно,
выславши всех людей: "Через пять недель будет у нас,  у  литвы,  съезд  всем
людям в Вильне, и у поляков, которые шведа и  цесарева  брата  не  выбирали,
также съезд будет; все мы хотим того, чтоб у нас  государем  был  ваш  царь,
если же не будет у нас ваш государь, то разве  потому  только,  что  сам  не
захочет. Вы теперь с гонцом отпишите к государю наскоро, что если  он  хочет
быть у нас государем, то прислал бы на съезд  в  Вильну  гонца  с  грамотами
наскоро, а в грамотах к панам литовским и ко всей Литовской земле хвалил  бы
их и благодарил, что они  его  себе  государем  выбрать  хотели  и  имя  его
выставляли, и просил бы их, чтоб и вперед так делали. А о  вере  бы  написал
так: вы бы меня на государство выбрали, а за верою  не  останавливались:  от
греческой веры отступить и к римской приступить мне нельзя; а  как  меня  на
государство выберете, то  я  сейчас  же  отправлю  посла  своего  к  папе  с
прошеньем, чтоб меня в том не нудил; о приезде своем  написал  бы  государь,
что будет после того, как его провозгласят, через  три  месяца  или  немного
позднее; да на скорую оборону дал бы 100000 рублей,  и  мы  тотчас  государя
вашего обеими землями выберем. О цесареве же брате государь бы ваш к нам  не
писал: если будет писать, то всех  людей  от  себя  отгонит;  мы  уже  лучше
приступим все к шведу. Цесарева брата и  помянуть  у  нас  никто  не  хочет,
потому что он не богатый государь, да и весь в долгах; а цесарь, брат его, и
сам должен, и дань дает турскому султану; и как только цесарев брат у нас на
государстве будет, то он тотчас захочет богатеть и долги платить, а все  это
станет с нас лупить. Захочет с турским воевать, все с нас же сбирать станет;
а своего ему на войну дать  нечего:  мало  ли  что  сулит  чтоб  только  его
выбрали, а на самом деле нет ничего. Да и потому цесарева  брата  не  хотим:
которые государства поддались цесарю, и он у них все права поломал,  и  дань
на них наложил такую, что стянуть нельзя. У нас писанное дело, что  немецкий
язык славянскому языку никак добра не смыслит: и нам как немца взять себе  в
государи? Если уже государь ваш не захочет у нас  быть  на  государстве,  то
написал бы в грамотах, чтоб мы выбрали себе государя из своего народа, что у
нас слывет пяст: это нашим людям всем будет любо. Да и то у  нас,  у  литвы,
есть в разговорах; если  поляки  с  нами  на  избрание  вашего  государя  не
согласятся, то мы: Литва, Киев, Волынь, Подолье, Подляшье и  Мазовия,  хотим
от Польши отодраться: так государь ваш нас возьмет ли и на одной  Литве  без
Польши у нас государем будет ли, и за нас своею силою станет ли?"
   С ответом на этот важный вопрос отправлен был в Литву дворянин  Ржевский,
который повез также  богатые  подарки  для  каждого  пана,  ценою  на  20000
нынешних рублей. В грамоте своей к панам царь писал:  "Мы  у  вас  государем
быть хотим: только нам теперь к вам ехать нельзя,  потому  что  вы  себе  не
одного государя выбрали, и многие хотят того, чему статься нельзя, чтоб  мы,
оставя свою истинную православную  христианскую  веру,  пристали  к  римской
вере; сами подумайте, как этому можно статься? А если бог даст  вперед,  как
нам будет время, то мы к вам ехать хотим". По тайному наказу Ржевский должен
был сказать панам: "Только возьмите себе в государи нашего государя и будьте
под его царскою рукою, а всем управляйте сами в Короне  Польской  и  Великом
княжестве Литовском по своим правам и  вольностям.  А  потам  государь  наш,
когда рассмотрит вас и вашу к себе ласку увидит, а вы государскую милость  к
себе увидите, то государь поедет к вам  короноваться  по  своей  государской
воле, как ему время будет;  короноваться  ему  по  греческому  закону,  а  к
римской вере приступить и помыслить ему нельзя. Надобно будет вам теперь  на
скорую оборону денег, то, как скоро выберете нашего государя,  он  даст  вам
русскими деньгами до 70000 рублей, а польскими  золотыми  до  230000".  Паны
отвечали на это, что царь не может быть королем без принятия  римской  веры:
"Государь ваш, - говорили они Ржевскому, - сам порвал дело тем, что писал  в
своих грамотах;  у  нас  никогда  не  бывало,  чтоб  король  короновался  по
греческому закону; хотя бы  мы  все  паны  радные  на  это  согласились,  то
архиепископы и епископы никак не согласятся, а видите и сами, что  у  нас  в
Раде они большие люди и стоят крепко за то, чтоб король у  них  был  римской
веры, и никому против них в том устоять нельзя;  государю  вашему  вовсе  не
надобно было писать в грамотах, что ему короноваться по греческому  закону".
Ржевский  доносил,  что  государево  жалованье  паны   приняли   с   большою
благодарностию, много челом били и обещали заслужить за  него  государю;  не
взял соболей один Николай Христоф Радзивилл, сказавши, что дал богу обещание
не брать  даров  ни  у  которого  государя.  Но  и  отпустивши  Ржевского  с
решительным отказом, литовские паны велели  везти  его  тихо,  все  поджидая
вестей из Польши, и велели везти не мешкая только  тогда,  как  узнали,  что
Сигизмунд уже короновался.
   Паны литовские имели право медлить и ждать вестей из Польши,  потому  что
оба соперника - Сигизмунд и Максимилиан не хотели уступить  друг  другу  без
кровопролития.  Максимилиан  приблизился  к  Кракову,   но   принужден   был
отступить,   после   неудачной   попытки   овладеть    городом.    Сигизмунд
беспрепятственно вступил в  Краков  и  короновался;  Замойский  двинулся  за
удалившимся Максимилианом, и при Бычине, в Силезии, взял его  в  плен  после
кровопролитного сражения. Так исполнились, по-видимому, замыслы  Замойского,
грозившие бедою Москве.  Но  у  Замойского  была  одна  судьба  с  Баторием.
Стремления Батория шли наперекор  всей  истории  того  государства,  где  он
призван  был  царствовать;  стремления  Замойского  шли  наперекор  великому
движению, господствовавшему тогда  во  всей  Европе,  и  понятно,  что  дело
знаменитого канцлера и гетмана обратилось  немедленно  против  него  самого.