скоро напасть на украйны, и  обманулись  жестоко:  в  мае  1592  года  калга
Фети-Гирей ворвался в Украйну безвестно, в рязанские, каширские  и  тульские
земли; татары побили много людей, пожгли много сел и деревень, много побрали
в  плен  дворян  и  детей  боярских,  которые,  не  ожидая   нападения,   не
перебирались с семействами в города; полону сведено было так много,  говорит
летописец, что и старые люди не запомнят такой войны от поганых.
   Хан поправился и переменил тон, сказал гонцу  царскому,  отправленному  к
нему еще до нападения  калги:  "Дивлюсь  я  больше  всего  тому,  что  около
Троицына дня у вас прибылых больших людей ни на берегу,  ни  на  Украйне  не
было, а которые украинские люди и собрались, и они были все в лесу, на  поле
не вышли и с нашими людьми не бились, только и  побились  немного  литовские
люди. Сказывали мне царевичи и все князья: такой войны нашим людям не бывало
никогда: наши люди  ни  сабли,  ни  стрелы  не  вынимали,  загоняли  пленных
плетьми". Гонец отвечал: "Ты присылал к государю гонцов  своих  с  любовными
грамотами, и от того людей на Украйне в  сборе  не  было;  если  теперь  так
оплошали, то вперед уже так не будет, не оплошится государь наш, положась на
твое слово".  Но  хан,  довольный  тем,  что  мог  переменить  тон  и  снова
запрашивать, не думал более о войне с Москвою, ибо должен был участвовать  в
войнах султана в Молдавии, Валахии, Венгрии. На запросы  ханские  и  обычные
уверения, что калга нападал на московские  украйны  своевольно,  царь  велел
отвечать ему: "Посылаем к тебе посла с большими поминками, а на  тебе  хотим
еще правды посмотреть. Одного из послов твоих Аллабердея мурзу мы оставили у
себя для большого дела, чтоб без доброго человека у нас  не  было  и  ссылка
между нами не порвалась. Когда наш посланник Семен Безобразов и твои гонцы в
Крым к тебе придут, то ты тотчас  отпусти  к  нам  своего  гонца  легкого  и
отпиши, какого своего доброго человека нарядишь к  ним  в  послах  и  какого
большого своего человека пошлешь с ним в провожатых, который с нашим  добрым
человеком у Ливен будет говорить о вечном мире; напиши, к какому сроку  быть
им к Ливнам и взять нашего  посла  и  твоего  посла  Аллабердея  с  большими
поминками и запросными деньгами: мы к этому сроку пришлем при  своем  после,
князе Меркурии Щербатом, и своего доброго человека, который с твоим  ближним
великим человеком  о  всяких  делах  приговорит  и  разменяется  послами  по
прежнему обычаю: наш посол князь Щербатый и твой посол Аллабердей  пойдут  к
тебе, а твой новый посол и наш старый посланник Безобразов  пойдут  к  нам".
Посланнику Безобразову был дан наказ: "Послано с ним 1000 золотых, и ему  те
золотые держать у себя тайно; как он придет в крымские  улусы  и  проведает,
что царь в Крыму не по-старому и походу на московские украйны не чаять,  или
царь ждет себе перемены от турского,  или  есть  на  нем  какая-нибудь  иная
худоба, или будет у него поход  на  Литву,  по  приказу  турского,  то  ему,
Безобразову, никак не давать золотых и держать их у себя тайно,  чтоб  никто
не знал, и толмачи. А если он проведает,  что  царь  наготове,  собрался  на
государевы украйны и худобы на нем нет никакой, то дать золотые:  царю  700,
калге 200, Нурадину царевичу 100". Посланнику наказано было  также  выкупать
пленных: обыкновенно платили за детей боярских  от  50  до  100  рублей,  за
сотника стрелецкого - 50, за попадью - 25 рублей, за дочь княжескую - 50;  в
последний  набег  попались  в  плен  несколько  людей   значительных:   так,
Безобразов должен был непременно выкупить Никифора Ельчанинова, дать за него
200 рублей; непременно же должен был выкупить жену Тутолмина,  дать  за  нее
200 рублей, да от мужа до 200  рублей;  за  мать  Щепотьевых  давать  до  70
рублей, да от детей ее - до 40 рублей.
   Прежде отправления посла и знатного человека  для  переговоров  о  вечном
мире хан прислал гонца с требованиями от  своего  и  султанова  имени,  чтоб
сведены были терские и донские козаки, чтоб царь прислал ему 30000 рублей на
постройку города на  Днепре,  на  Кошкине  перевозе,  что  по-русски  Добрый
перевоз выше порогов, и велел бы отпустить в Крым жену умершего Мурат-Гирея.
Дьяк Андрей Щелкалов отвечал гонцу: "Это дело нестаточное,  государь  наш  в
этом крымского и турского не послушает, мало ль что  турский  пишет!  Прежде
писывал турский о Казани и Астрахани, и тому  чему  верить?  Как  было  тому
статься? А теперь также не схожее дело. Терского города государю  нашему  не
снашивать. Терский город поставил государь в своей  отчине,  в  Кабардинской
земле для того: из давних лет  кабардинские  черкасы  холопи  государевы;  а
бежали из рязанских пределов в горы, и служили отцу государя нашего и теперь
служат; они били челом,  чтоб  для  их  обереганья  город  велел  на  Тереке
поставить, а теперь государю нашему от своей вотчины как отступиться?" Гонец
стал опять говорить: "Царь со мною приказывал тайно,  чтоб  государь  города
сносить и козаков сводить с Терки (Терека) не велел, только б велел поманить
и к царю отписать, что Терку очистить, а царь об этом  отпишет  к  турскому,
чтоб турский дал покой; на государя ходить ему не велел; а царь в это  время
город на Кошкине Перевозе у Днепра поставит, все  крымские  улусы  к  Днепру
переведет и Перекоп разорит; а  на  городовой  бы  харч  государь  послал  к
Казы-Гирею 30000 рублей" - Щелкалов отвечал: "Как этому верить? Как царю  от
турского отстать? И можно ли ему против турского  стоять?  И  каким  обычаем
Город поставить и укрепить? И наряд у царя есть ли и знает  ли  турский  про
город?" Гонец отвечал, что хан пришлет в заложники сына  и  по  человеку  из
каждого большого рода. С теми же речами гонец был у  Годунова;  тот  отвечал
ему о Тереке также  отказом,  прибавив:  "Сам  рассуди:  если  кто  поставит
деревеньку, хотя и не на своей земле, да устроит ее, то даром не отдаст  без
крови, да без бою". На тайный наказ  о  строении  города  и  присылке  30000
рублей Борис отвечал: "Такой великий запрос  как  можно  выполнить?  Столько
денег и собрать нельзя, просить бы так, как чему можно статься;  да  чему  и
верить; царево слово, что ни приказывал к нашему государю, прямо никогда  не
бывало". После этих переговоров в  Думе  решились  отправить  в  Крым  князя
Щербатова, послать с ним поминки, примерясь к прежнему, до 40000 рублей  или
больше, да хану послать 10000 рублей, Мурат-Гирееву жену отпустить.
   В ноябре 1593 года вместе с князем Щербатовым отправились в Ливны  боярин
князь Федор Яковлевич Хворостинин да оружничий Богдан Иванович Бельский  для
переговоров о вечном мире с ханским уполномоченным Ахмет-пашою. Приехавши  в
Ливны, Хворостинин послал сказать Ахмет-паше, чтоб тот ехал к  ним  за  реку
Сосну на переговоры; Ахмет отвечал, что ему за реку ехать невместно:  прежде
приезжал в Путивль большой его брат Мурат князь, а с Москвы  приезжал  тогда
на размену послов Андрей Нагой, который приезжал за реку Сейм к Мурату князю
в шатер, потому теперь он, Ахмет-паша,  государя  своего  имени  потерять  и
прежнего обычая нарушить не хочет. Хворостинин возражал,  что  Андрей  Нагой
был дворянин обычный и великого такого дела тогда  не  было,  а  теперь  для
великого дела посланы люди  великие.  Ахмет  отвечал,  что  и  он  у  своего
государя человек именитый же, да и  служба  его  к  царю  Феодору  Ивановичу
ведома, и ему от хана приказ - за Сосну не  ездить.  Когда  Хворостинин  дал
знать об этом затруднении царю, то получил грамоту: "Сами знаете, что по  ту
и по сю сторону Сосны все наша земля, и вы бы приказали к Ахмет-паше, что вы
для доброго дела и мимо нашего указа свой съезжий шатер на их стороне велите