Суздаль, в Спасо-Евфимиев монастырь, проститься у гробов родительских, после
чего, как было условлено, нагнал рать в Ростове. В этом городе  к  ополчению
присоединилось еще много ратных людей из разных областей, так что  Пожарский
мог  послать  отряд  под  начальством  Образцова  в  Белозерск   на   случай
враждебного движения шведов. Нужно было  сделать  еще  важное  распоряжение:
митрополит Кирилл, который в Ярославле был  посредником,  примирителем  ссор
между воеводами, остался в своей епархии, нужно было под Москвою иметь такое
же лицо, тем более что предвиделись распри еще большие вследствие  соседства
Трубецкого и Заруцкого. И вот 29 июля Пожарский от имени  всех  чинов  людей
написал к казанскому митрополиту Ефрему: "За преумножение грехов  всех  нас,
православных христиан, вседержитель  бог  совершил  ярость  гнева  своего  в
народе нашем,  угасил  два  великие  светила  в  мире:  отнял  у  нас  главу
Московского государства и вождя людям, государя царя и великого  князя  всея
Руси, отнял и  пастыря  и  учителя  словесных  овец  стада  его,  святейшего
патриарха московского и всея Руси; да и по городам многие пастыри и учители,
митрополиты, архиепископы и епископы,  как  пресветлые  звезды,  погасли,  и
теперь оставил нас сиротствующих,  и  были  мы  в  поношение  и  посмех,  на
поругание языков; но еще не до конца оставил нас сирыми, даровал нам  единое
утешение, тебя, великого господина, как  некое  великое  светило  положи  на
свешнице в Российском  государстве  сияющее.  И  теперь,  великий  господин!
немалая у нас скорбь, что под Москвою вся земля  в  собранье,  а  пастыря  и
учителя у нас нет; одна соборная церковь Пречистой  богородицы  осталась  на
Крутицах, и та вдовствует. И мы, по совету всей земли, приговорили:  в  дому
Пречистой богородицы на Крутицах  быть  митрополитом  игумену  Сторожевского
монастыря Исаии: этот Исаия от многих свидетельствован, что имеет  житие  по
боге. И мы игумена Исаию послали к тебе,  великому  господину,  в  Казань  и
молим твое  преподобие  всею  землею,  чтоб  тебе,  великому  господину,  не
оставить нас в последней скорби и беспастырных, совершить игумена  Исаию  на
Крутицы митрополитом и отпустить его под Москву к нам в полки поскорее, да и
ризницу бы дать ему полную, потому что церковь Крутицкая в крайнем оскудении
и разорении".
   По  известиям  русских  летописцев,  Заруцкий,  услыхав,  что   ополчение
двинулось из Ярославля, собрался с преданными ему козаками, т.  е.  почти  с
половиною всего войска, стоявшего под Москвою, и  двинулся  в  Коломну,  где
жила Марина с сыном; взявши их и выгромив город, пошел на рязанские места и,
опустошивши  их,  стал  в  Михайлове.  Поляки  рассказывают  иначе  причину,
побудившую Заруцкого оставить подмосковный стан:  по  их  словам,  Ходкевич,
стоя в Рогачеве, завел сношения с Заруцким, склоняя его  разными  обещаниями
перейти на сторону королевскую.  Посредником  был  один  из  войска  Сапеги,
именем Бориславский, который явился  в  подмосковный  стан,  объявивши,  что
недоволен  гетманом  и  службою  королевскою  и  хочет  служить  у  русских.
Последние поверили, но один поляк, Хмелевский, также убежавший из  польского
стана,  открыл  Трубецкому   о   переговорах   Бориславского   с   Заруцким.
Бориславского взяли на пытку, жгли огнем, и он погиб  в  муках,  а  Заруцкий
счел за лучшее уйти из стана под Коломну. Козаки, оставшиеся с Трубецким под
Москвою, отправили атамана Внукова в Ростов просить Пожарского идти поскорее
под  Москву;  но  это  посольство  имело  еще  другую  цель:  козаки  хотели
разведать, не затевает ли ополчение чего-нибудь против них? Но  Пожарский  и
Минин обошлись со Внуковым и товарищами его очень ласково, одарили  деньгами
и сукнами и отпустили  под  Москву  с  известием,  что  идут  немедленно,  и
действительно,  вслед  за  ними  двинулись  через  Переяславль  к  Троицкому
монастырю.
   Прибывши к Троице 14 августа, ополчение расположилось между монастырем  и
Клементьевскою слободою: то был последний стан до Москвы, предстояло сделать
последний  шаг,  и  ополчением  овладело  раздумье;   боялись   не   поляков
осажденных, не гетмана Ходкевича, боялись козаков. Пожарский и Минин  хотели
непременно обеспечить  себя  относительно  козаков  каким-нибудь  договором,
укрепиться с ними, по тогдашнему выражению, чтоб друг на друга никакого  зла
не умышлять. В ополчении встала рознь: одни хотели идти под  Москву;  другие
не соглашались, говорили, что козаки манят  князя  Дмитрия  под  Москву  для
того, чтоб убить его так же, как Ляпунова. В это время пришло предложение от
других союзников ненадежных,  от  наемников  иноземных,  Маржерета  с  тремя
товарищами, которые писали, что, набрав ратных людей, готовы идти на  помощь
к ополчению. Бояре, воеводы и по  избранию  Московского  государства  всяких
чинов людей у  ратных  и  земских  дел  стольник  и  воевода  князь  Дмитрий
Пожарский написали ответ на имя одних товарищей Маржеретовых: "Мы  государям
вашим королям за их жалованье, что они о  Московском  государстве  радеют  и
людям велят сбираться  нам  на  помощь,  челом  бьем  и  их  жалованье  рады
выславлять; вас, начальных людей, за ваше  доброхотство  похваляем  и  нашею
любовью, где будет возможно, воздавать вам хотим; потому удивляемся, что  вы
в совете с француженином Яковом Маржеретом, о котором мы все знаем подлинно:
выехал он при царе Борисе Федоровиче из Цесарской области,  и  государь  его
пожаловал поместьем, вотчинами и денежным  жалованьем;  а  после,  при  царе
Василии Ивановиче, Маржерет пристал к вору и Московскому государству  многое
зло чинил, а когда польский король прислал гетмана Жолкевского, то  Маржерет
пришел  опять  с  гетманом,  и  когда  польские  и  литовские  люди,  оплоша
московских бояр, Москву разорили, выжгли и людей секли,  то  Маржерет  кровь
христианскую проливал пуще польских людей и, награбившись государевой казны,
пошел из Москвы в Польшу с  изменником  Михайлою  Салтыковым.  Нам  подлинно
известно, что польский король тому Маржерету велел у себя быть в Раде: и  мы
удивляемся, каким это образом теперь  Маржерет  хочет  нам  помогать  против
польских людей? Мнится нам, что Маржерет хочет быть в Московское государство
по умышленью польского короля,  чтоб  зло  какое-нибудь  учинить.  Мы  этого
опасаемся и  потому  к  Архангельскому  городу  на  береженье  ратных  людей
отпускаем. Да и наемные люди из иных государств нам теперь  не  надобны:  до
сих пор мы с польскими людьми  не  могли  сладить,  потому  что  государство
Московское было в розни, а теперь  все  Российское  государство  избрало  за
разум, правду, дородство и храбрость к ратным и земским  делам  стольника  и
воеводу князя Дмитрия Михайловича Пожарского-Стародубского, да  и  те  люди,
которые были в воровстве с польскими и литовскими  людьми,  стали  теперь  с
нами единомышленно, и мы  польских  и  литовских  людей  побиваем  и  города
очищаем: что где соберется доходов, отдаем нашим ратным людям,  стрельцам  и
козакам, а сами мы, бояре и воеводы,  дворяне  и  дети  боярские,  служим  и
бьемся за св. божии церкви,  за  православную  веру  и  свое  отечество  без
жалованья. А до польских и литовских людей самих за их не правду гнев  божий
доходит: турские и крымские люди Волынь и Подолию  до  конца  запустошили  и
вперед, по нашей ссылке, Польскую и Литовскую землю крымские люди  пустошить
хотят. Так, уповая на милость божию, оборонимся и сами, без наемных людей. А
если по какому-нибудь случаю врагов наших не одолеем, то пошлем к вам  своих
людей, наказавши им подлинно, сколько им людей нанимать и почем им давать. А