Бориса, на которых прежде взглянуть не  смели,  ограбили  донага,  а  других
бедных черниц и девиц грабили и на блуд брали, и как пошли из монастыря,  то
церковь и монастырь выжгли: это ли христианство? Хуже они жидов, сами  своих
казнят и ругают, вас, дворян и детей  боярских,  гостей  и  лучших  торговых
людей эти воры козаки, наши и ваши холопи,  грабят,  побивают  и  позорят  и
вперед всеми вами и вашими домами владеть  хотят,  что  сами  вы  лучше  нас
знаете. А теперь вновь те же воры - Ивашка Заруцкий с  товарищами  государей
выбирают себе таких же воров  козаков,  называя  государскими  детьми:  сына
калужского вора, о котором и поминать непригоже, а за другим вором под Псков
послали таких  же  воров  и  бездушников,  Казарина  Бегичева  да  Нехорошка
Лопухина с товарищами, а другой вор, также Димитрий, объявился в Астрахани у
князя Петра Урусова, который калужского убил. И такими воровскими государями
крепко ли  Московское  государство  будет  и  кровь  христианская  литься  и
Московское  государство  пустошиться  вперед   перестанет   ли?   А   такими
правителями, князем Дмитрием  Трубецким  да  Ивашкою  Заруцким,  Московскому
государству можно ли состояться? Они никогда в своем доме  не  умели  ничего
расправить, а теперь таким великим и преславным государством  и  вами  всеми
владеют и указывают, не для чего другого, как только  для  своих  бездельных
корыстей,  воровства  и  содомского  греха,  а  Московскому  государству  на
конечное разоренье. А великий государь Жигимонт король с большого сейма,  по
совету всей Польской  и  Литовской  земли,  сына  своего  великого  государя
королевича Владислава на Владимирское и Московское государство  отпустил,  и
сам до Смоленска его провожает со многою конною и пешею ратью, для  большого
успокоенья Московского государства, и мы его  прихода  к  Москве  ожидаем  с
радостью. Сами можете рассудить, что Московское государство усмирить и кровь
христианскую унять можем только Сигизмундом королем и сыном его.  Видя  нашу
беду  и  конечное  разоренье,  между  нами  нестроенье  и  несовет,  кто  не
подивится,  не  восплачет  и  не  возрыдает?  Со  всех   сторон   Московское
государство неприятели рвут, и всем пограничным государям в посмех  мы  и  в
позор и в укоризну стали.  А  все  это  от  вас,  от  вашего  непокорства  и
крестного преступления".
   Бояре писали правду: козаки подмосковного  стана  действительно  вошли  в
сношения  с  ивангородским  самозванцем,  которому  в  это   время   удалось
утвердиться в Пскове, почему он обыкновенно и называется псковским.  Казарин
Бегичев, приехавши из-под Москвы в Псков, не пожалел своей души и  старости,
как взглянул на вора, так и закричал: вот истинный государь наш калужский! А
2 марта подмосковный стан присягнул самозванцу  по  заводу  Ивана  Плещеева.
Между тем из Ярославля дали знать  в  Нижний,  что  Заруцкий  прислал  много
козаков в Ярославль, а Просовецкий  уже  идет  с  войском,  хотят  захватить
Ярославль и все поморские города, чтоб  не  дать  соединиться  нижегородской
рати  с  ярославцами.  Получив  эту  весть,  Пожарский   немедленно   послал
двоюродного брата своего, князя Дмитрия Петровича Лопату-Пожарского, и дьяка
Семена Самсонова занять Ярославль до  прихода  Просовецкого,  в  чем  они  и
успели. Вслед за Лопатою по тому же направлению двинулась  и  главная  рать,
казны нижегородской недостало ей на  жалованье,  и  потому  взяли  деньги  у
купцов иногородних, торговавших в Нижнем, всего 5207 рублей, из которых 4116
р. было взято у  строгановских  прикащиков.  В  Балахне,  Юрьеве  Поволжском
жители встретили войско с радостию, дали денег, проводили с честию. На Решме
явился  к  Пожарскому  Кирилла  Чоглоков  и  подал  грамоту  от  Трубецкого,
Заруцкого и всего подмосковного войска; козаки  писали,  что  они,  преступя
всемирное крестное целование - не выбирать государя без совета  всей  земли,
целовали крест вору, который в Пскове, но теперь они сыскали, что во  Пскове
прямой вор, а не тот, что был в  Тушине  и  в  Калуге,  отстали  от  него  и
целовали  крест,  что  вперед  им  никакого  вора  не  затевать,  а  быть  с
нижегородским ополчением в совете  и  соединении,  против  врагов  стоять  и
Московское государство очищать. Пожарский  и  Минин  не  поверили  козацкому
раскаянию, у них было твердо положено не соединяться с козаками, однако,  не
желая преждевременно раздражать их,  они  отпустили  Чоглокова  с  честию  и
велели сказать козакам, что нисколько их не опасаются  и  спешат  к  ним  на
помощь под Москву.
   Дав отдохнуть войску несколько  времени  в  Кинешме,  Пожарский  пошел  к
Костроме, но  на  Плесе  получил  известие,  что  костромской  воевода  Иван
Шереметев прямит Владиславу и не хочет  пускать  нижегородское  ополчение  в
город, Пожарский подумал с Мининым  и  решили,  не  останавливаясь,  идти  к
Костроме. Здесь между жителями были две  стороны:  одна  держалась  воеводы,
другая не хотела Владислава; последняя  была  многочисленнее,  и  как  скоро
Пожарский вошел в посад Костромы, народ встал на Шереметева,  отнял  у  него
воеводство и  убил  бы  его,  если  бы  не  защитил  Пожарский,  у  которого
костромичи выпросили себе  другого  воеводу,  известного  нам  князя  Романа
Гагарина. В то же время суздальцы прислали просить защиты от Просовецкого: к
ним был послан брат Лопаты, князь Роман Петрович Пожарский.
   Наконец в первых числах апреля ополчение достигло Ярославля, где получило
грамоту от троицких властей: Дионисий,  Авраамий  Палицын,  Сукин  и  Андрей
Палицын уведомляли, что "2 марта  злодей  и  богоотступник  Иван  Плещеев  с
товарищами по злому воровскому козачью заводу затеяли под Москвою  в  полках
крестное целованье, целовали крест вору, который в Пскове  называется  царем
Димитрием; боярина  князя  Дмитрия  Тимофеевича  Трубецкого,  дворян,  детей
боярских, стрельцов и московских жилецких людей привели к кресту неволею: те
целовали крест, боясь от козаков смертного убийства; теперь князь Дмитрий  у
этих воровских заводцев живет в великом утеснении  и  радеет  соединиться  с
вами. 28 марта приехали в Сергиев монастырь два брата Пушкины, прислал их  к
нам для совета боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, чтоб мы послали  к
вам и все бы православные христиане, соединясь, промышляли над  польскими  и
литовскими людьми и над теми врагами, которые завели теперь смуту. И вам  бы
положить на своем разуме о том: может ли и небольшая хижина  без  настоятеля
утвердиться, и может ли один город без властодержателя стоять: не только что
такому великому государству без государя быть? Соберитесь, государи, в  одно
место,  где  бог  благоволит,  и  положите  совет  благ,  станем  просить  у
вседержителя, да отвратит свой праведный гнев и даст стаду  своему  пастыря,
пока злые заводцы и ругатели остальным нам православным христианам порухи не
сделали. Нам известно, что замосковные  города  -  Калуга,  Серпухов,  Тула,
Рязань по воровскому заводу креста не  целовали,  а  радеют  и  ждут  вашего
совета. Да марта же 28 приехал к нам из Твери жилец и сказывал, что в Твери,
Торжке, Старице, Ржеве, Погорелом Городище также креста не целовали, ждут от
вас промысла и совета; Ивана Плещеева в Тверь не пустили,  товарищам  и  его
козакам хлеба купить не дали. Молим вас усердно, поспешите придти  к  нам  в
Троицкий монастырь, чтоб те люди, которые теперь под Москвою,  рознью  своею
не потеряли Большого Каменного города, острогов, наряду". В этой же  грамоте
впервые говорится о страдальческой кончине патриарха Гермогена  (в  изгнании
нужне умориша). Летописец рассказывает,  что  поляки  прислали  к  Гермогену