стояло под хоругвию православной веры и Московского государства,  держало  в
осаде вечных врагов креста Христова и успешно билось с  ними,  и  потому  не
удивительно,  что  троицкие  власти  считают  своею  обязанностию  в  минуту
опасности  призывать  русских  людей  на  помощь  ополчению   Трубецкого   и
Заруцкого. Но любопытно для нас то, что две тысячи Ходкевичева войска  могли
нагнать такой страх, могли возбудить  опасение,  что  такая  горсть  поляков
может занять все дороги и заморить голодом ополчение Трубецкого и Заруцкого.
Регулярное войско, хотя и малочисленное, наводило страх; но зато у  русских,
лишенных вождя и средоточия, образовалось множество легких отрядов,  которые
наносили страшный  вред  полякам,  не  давая  им  покоя,  отнимая  добычу  и
продовольствие. Эти партизаны носили у поляков название шишей.
   Народ был готов встать как один человек; непрерывный ряд смут и  бедствий
не сокрушил могучих сил юного народа, но  очистил  общество,  привел  его  к
сознанию необходимости  пожертвовать  всем  для  спасения  веры,  угрожаемой
врагами  внешними,  и  наряда  государственного,  которому   грозили   враги
внутренние, воры. Явились признаки сознания  о  необходимости  нравственного
очищения жителей для подвига очищения земли от врагов,  признаки  того,  что
народ, не видя никакой внешней помощи, углубился во внутренний, духовный мир
свой, чтоб оттуда извлечь средства спасения. По областям  промчалось  слово,
города переслали друг другу грамоты, где писали, что в Нижнем Новгороде было
откровение божие какому-то благочестивому человеку, именем Григорию;  велено
ему божие слово проповедать во всем Российском  государстве;  говорили,  что
этот Григорий сподобился страшного видения в полуночи: видел он, как снялась
с его дома крыша, и свет великий облистал комнату, куда явились два  мужа  с
проповедию о покаянии, очищении всего государства; во Владимире  было  также
видение. Вследствие этого по совету всей земли  Московского  государства  во
всех городах всем православным народом  приговорили  поститься,  от  пищи  и
питья воздержаться три дня даже и с грудными младенцами, и по приговору,  по
своей воле православные  христиане  постились:  три  дня  -  в  понедельник,
вторник и среду ничего не ели, не пили, в четверг и пятницу  сухо  ели.  Так
при  господстве  религиозного  чувства   выразилась   в   народе   мысль   о
необходимости очищения всей земли, отделения себя от настоящего  смутного  и
оскверненного общественным развратом времени. Мы  видели,  что  еще  Шуйский
думал об этом очищении, и два  патриарха  хотели  очистить  народ  от  греха
недавних клятвопреступлений, но это действие было произвольно с их стороны и
потому преждевременно; теперь же народ путем испытаний сам пришел к мысли  о
необходимости очищения: православные христиане постились,  говорит  грамота,
по своему изволению.
   Итак,  все  было  готово,  ждали   только   начала   движения,   движение
обнаружилось  в  Нижнем  Новгороде.  Правительственными   лицами   здесь   в
описываемое время были: воеводы - князь Василий Андреевич  Звенигородский  и
Андрей Семенович  Алябьев,  стряпчий  Иван  Иванович  Биркин,  дьяк  Василий
Семенов;  в  числе  земских  старост  был  Кузьма  Минин  Сухорукий,  мясной
торговец. Биркин сперва служил Шуйскому, потом тушинскому вору, потом  опять
Шуйскому, опять изменил ему вместе с Ляпуновым,  который  и  прислал  его  в
Нижний. Здесь считали его  человеком  ненадежным,  земский  староста  Кузьма
Минин прямо называл  его  сосудом  сатаны.  Когда  в  октябре  1611  года  и
нижегородцы  получили  троицкую  грамоту,  то  старшие  люди  в   городе   с
духовенством собрались для совета и Минин сказал: "Св. Сергий явился мне  во
сне и приказал возбудить уснувших; прочтите грамоты Дионисиевы в  соборе,  а
там что будет угодно богу". Стряпчий Биркин  стал  противоречить,  но  Минин
остановил его, заметив, что догадывается  о  его  замысле.  На  другой  день
нижегородцы сошлись в соборной церкви; там протопоп Савва увещевал их  стать
за веру и потом прочел троицкую  грамоту;  после  протопопа  начал  говорить
Минин: "Захотим помочь Московскому государству, так  не  жалеть  нам  имения
своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей  закладывать  и  бить
челом - кто  бы  вступился  за  истинную  православную  веру  и  был  у  нас
начальником". После этого  начались  частые  сходки,  Минин  продолжал  свои
увещания. "Что же нам делать?" -  спрашивали  его.  "Ополчаться,  -  отвечал
Минин, - сами мы не искусны в ратном  деле,  так  станем  кличь  кликать  по
вольных служилых людей". "А  казны  нам  откуда  взять  служилым  людям?"  -
послышался опять вопрос. Минин отвечал: "Я убогий с товарищами своими,  всех
нас 2500 человек, а денег у нас в сборе 1700 рублей; брали третью деньгу:  у
меня было 300 рублей, и я 100 рублей в сборные деньги принес; то же и вы все
сделайте". "Будь так, будь так!" - закричали все. Начался сбор; пришла  одна
вдова и сказала: "Осталась я после мужа бездетна и есть у меня 12000 рублей,
10000 отдаю в сбор, а 2000 оставляю себе". Кто не хотел давать волею, у  тех
брали силою. Но  прежде  чем  скликать  ратных  людей,  надобно  было  найти
воеводу. В это время в Суздальском уезде жил стольник и  воевода  известный,
князь Дмитрий  Михайлович  Пожарский,  который  приехал  сюда  от  Троицы  и
долечивался от ран, полученных при разорении Москвы.  Минин  снесся  с  ним,
уладил дело и сказал народу, что не за  кем  больше  посылать,  кроме  князя
Пожарского. Посланы были к нему  печерский  архимандрит  Феодосий,  дворянин
добрый Ждан Петрович Болтин да изо всех чинов лучшие люди. Пожарский отвечал
посланным: "Рад я вашему совету, готов хотя сейчас ехать, но выберите прежде
из посадских людей, кому со  мною  у  такого  великого  дела  быть  и  казну
сбирать". Посланные отвечали, что  у  них  в  городе  такого  человека  нет.
Пожарский сказал им на это: "Есть у  вас  Кузьма  Минин,  бывал  он  человек
служилый, ему это дело за обычай".
   Когда посланные возвратились и объявили нижегородцам слова Пожарского, те
стали бить челом Кузьме, чтобы  принялся  за  дело;  Минин  отказывался  для
укрепления, чтобы нижегородцы сдались на всю его волю: "Соглашусь, - говорил
он, - если напишете приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете
ратным людям давать деньги". Нижегородцы  согласились,  и  Минин  написал  в
приговоре свои прежние слова, что не только отдавать имения, но жен и  детей
продавать. Когда приговор был подписан, Кузьма взял его и отправил тотчас  к
Пожарскому, чтобы нижегородцы, охладев в усердии, не взяли его назад.
   Весть, что нижегородцы встали и готовы на всякие пожертвования для ратных
людей, скоро распространилась  по  городам  ближайшим;  смоленские  дворяне,
лишившиеся поместий в своей области  вследствие  завоевания  ее  поляками  и
получившие земли в Арзамасском  уезде,  прислали  бить  челом  нижегородцам,
чтобы те приняли их к себе, потому что Заруцкий выгнал их из новых поместий,
не велевши крестьянам слушаться их. Нижегородцы послали этих челобитчиков  к
Пожарскому упрашивать его, чтобы шел к Нижнему  немедленно;  он  поехал,  на
дороге  присоединил  к  себе  служилых  людей  дорогобужских  и   вяземских,
испомещенных в Ярополче и также выгнанных Заруцким, и вместе с ними  вступил
в Нижний, где был принят с великою  честию.  Прежде  всего  новый  начальник
ополчения занялся раздачею жалованья ратным людям,  но  скоро  нижегородской
казны стало недостаточно; нужно было писать  по  всем  городам,  просить  их
содействия.  Эти  грамоты  написаны  от  имени  Димитрия  Пожарского,  Ивана