Тушином: разумеется, этот упрек мог быть делаем только Ляпуновым  Трубецкому
и Заруцкому, которые были тушинские бояре, хотя он был равный им  по  власти
троеначальник, однако по своему боярству Трубецкой и Заруцкий занимали  пред
ним высшие места, он писался третьим, и ему приятно было напоминать  старшим
товарищам, что они не имеют права  величаться  своим  боярством,  добытым  в
Тушине. В начальниках была великая ненависть и гордость,  говорит  летопись:
друг перед другом честь и начальство  получить  желали,  и  ни  один  меньше
другого быть не хотел, всякий хотел один владеть.  Прокофий  Ляпунов  не  по
своей мере вознесся и от гордости его отецким детям много позору и бесчестия
было, не только детям боярским, но и  самим  боярам.  Приходили  к  нему  на
поклон и стояли у его избы долгое время, никакого человека к себе  прямо  не
пускал, а к козакам был очень  жесток,  и  за  то  была  на  него  ненависть
большая. Разумеется, больше всех должен был  ненавидеть  Ляпунова  Заруцкий,
который также хотел исключительного  первенства;  Трубецкой  не  мог  играть
видной роли, был в тени, летопись прямо  говорит,  что  ему  от  Ляпунова  и
Заруцкого чести никакой не было. Значит,  собственно  в  подмосковном  стане
было двоевластие, а не троевластие, начальствовали, т. е. соперничали друг с
другом, Ляпунов и Заруцкий. Ляпунов, несмотря на то что возбудил против себя
негодование отецких детей, опирался на дворян и детей  боярских,  на  чистое
ополчение  северных  или  северо-восточных  областей,   одним   словом,   на
некозаков;  Заруцкий  опирался  на  козаков,  был  их  главным  воеводою   и
представителем. Земский приговор был написан дворянами и  детьми  боярскими;
летопись говорит, что Ляпунов к их совету пристал и велел написать приговор,
тогда как Трубецкому и Заруцкому, козацким воеводам, это дело было нелюбо  и
понятно почему: приговор был  направлен  прямо  против  козаков,  грозил  им
жестоким наказанием за своевольство и грабежи, был  направлен  прямо  против
Заруцкого, который захватил себе много городов и волостей; теперь по  смыслу
приговора он должен был их возвратить. И с этих пор, говорит  летопись,  как
Ляпунов велел написать приговор, начали  думать,  как  бы  его  убить.  Дело
началось тем, что у Николы на Угреше  Матвей  Плещеев,  схватив  28  человек
козаков, посадил их в воду; козаки вынули всех  своих  товарищей  из  воды,"
привели в таборы под Москву, собрали круг и начали шум на  Ляпунова,  хотели
его убить. Летопись умалчивает о подробностях, но видно, что в  этом  случае
козаки имели правду  на  своей  стороне:  если  Плещеев  поймал  козаков  на
грабеже, то обязан был привести их в стан и отдать на суд, а  он  самовольно
посадил их в воду, тогда как в приговоре было утверждено, что смертная казнь
назначается с ведома всей земли. Ляпунов выехал  из  стана,  чтоб  бежать  в
Рязанскую  землю,  но  козаки  нагнали  его  под   Симоновом   и   уговорили
остановиться; козаки должны были понять, как опасно  выпустить  Ляпунова  из
стана и дать ему возможность  собрать  свое  новое  ополчение,  к  которому,
разумеется,  присоединились  бы  все  дворяне  и  дети   боярские.   Ляпунов
переночевал в Никитском острожке; на другое утро пришли к нему всею ратью  и
уговорили возвратиться в стан.
   Но если козаки так сильно желали смерти  Ляпунова,  то  не  меньше  желал
этого Гонсевский в Москве:  козаки  с  Трубецким  и  Заруцким  не  были  ему
страшны, страшно ему было ополчение земских людей, когда  оно  имело  такого
деятельного и талантливого предводителя, как Ляпунов.  На  одной  из  стычек
поляки взяли в плен донского козака, который был побратимом атамана  Исидора
Заварзина, этот Заварзин начал стараться,  как  бы  освободить  товарища,  и
выпросил у Гонсевского позволение повидаться с ним и поговорить, дав заклад.
Гонсевский воспользовался этим случаем,  велел  написать  грамоты  от  имени
Ляпунова, в которых тот писал во все города: "Где поймают козака  -  бить  и
топить, а когда, даст бог, государство Московское  успокоится,  то  мы  весь
этот злой народ истребим". Под  руку  Ляпунова  искусно  было  подписано  на
грамоте. Пленный козак отдал эту  грамоту  Заварзину:  "Вот,  брат,  смотри,
какую измену над нашею  братьею,  козаками,  Ляпунов  делает!  Вот  грамоты,
которые литва перехватила". Взяв грамоту, Заварзин отвечал: "Теперь мы  его,
б.... сына, убьем". Когда Заварзин пришел  в  стан  и  показал  грамоту,  то
козаки собрали круг; Трубецкой и Заруцкий в круг  не  поехали;  посылали  за
Ляпуновым два раза, он не поехал, в  третий  раз  пришли  к  нему  некозаки,
Сильвестр Толстой, Юрий Потемкин, и поручились, что  ему  ничего  не  будет;
Ляпунов вошел в круг: атаман Карамышев стал  кричать,  что  он  изменник,  и
показал грамоту, подписанную его  рукою,  Ляпунов  посмотрел  на  грамоту  и
сказал: "Рука похожа на мою, только я не писал".  Начался  спор  и  кончился
тем, что Ляпунов лежал мертвый под козацкими саблями;  с  ним  вместе  убили
Ивана Никитича Ржевского: Ржевский был Ляпунову большой недруг, но тут, видя
его правду, за него стал и  умер  с  ним  вместе.  По  некоторым  известиям,
Ржевский говорил козакам: "За посмех вы  Прокофья  убили,  Прокофьевой  вины
нет".
   Со смертию Ляпунова дворяне и дети боярские остались без вождя, во власти
козацких  предводителей.  Летописец  рассказывает,  что  вскоре  по   смерти
Ляпунова принесен был в стан из Казани список с иконы казанской  богородицы;
духовенство и все служилые люди пошли пешком навстречу иконе, а  Заруцкий  с
козаками  выехали  верхом.  Козакам  не  понравилось,  зачем  служилые  люди
захотели отличиться перед ними благочестием, и начали ругать  их.  Летописец
прибавляет, что дворяне и стольники искали себе смерти от насилия и  позора,
многие из них были побиты, многие изувечены; другие разъехались  по  городам
своим и по домам, боясь убийства от Заруцкого и козаков. Нашлись  из  них  и
такие,  которые  купили  у  Заруцкого  воеводства  и  разные   должности   и
отправились по городам наверстывать заплаченные деньги; остались под Москвою
большею частию те, которые привыкли  жить  вместе  с  козаками  в  Тушине  и
Калуге. Стан наполнялся также москвичами, торговыми, промышленными и всякими
черными людьми, которые кормились тем, что держали всякие съестные харчи;  в
стане же были приказы, сидели в них дьяки и подьячие, с городов  и  волостей
на козаков кормы сбирали и под Москву  привозили,  но  козаки  от  воровства
своего не отстали, ездили по дорогам станицами, грабили и побивали.
   В то время когда козаки убийством Ляпунова и разогнанием лучших  служилых
людей остановили ход земского дела под Москвою,  на  северо-западе  Новгород
Великий достался в руки шведам. Мы видели, что последние имели мало  успеха:
им удалось овладеть только Корелою; Ладогу они потеряли, и вторичный приступ
к ней был неудачен, равно как и приступ к Орешку. В марте  месяце  Делагарди
приблизился к Новгороду, стал в семи верстах от него у Хутынского  монастыря
и послал спросить у новгородцев, друзья они или  враги  шведам  и  хотят  ли
соблюдать Выборгский договор? Разумеется, новгородцы отвечали, что это не их
дело, что все зависит от будущего государя  московского.  Узнав,  что  земля
встала против Владислава, Москва выжжена поляками, которые осаждены  земским
ополчением, Карл IX писал к его начальникам, чтоб вперед не  выбирали  чужих
государей, а выбрали бы кого-нибудь из своих. В ответ на  это  приехавший  в
Новгород от Ляпунова воевода Василий Иванович Бутурлин  предложил  Делагарди
съезд, на котором объявил, что вся земля просит короля  дать  на  Московское