земли, владеть всею землею Московскою".
   Москвичи, получив эту грамоту, разослали ее в разные города с приложением
собственной увещательной  грамоты,  в  которой  писали:  "Пишем  мы  к  вам,
православным христианам,  всем  народам  Московского  государства,  господам
братьям своим, православным христианам. Пишут к нам  братья  наши,  как  нам
всем православным христианам остальным не погибнуть от врагов  православного
христианства, литовских людей. Для бога, судьи живым и мертвым, не  презрите
бедного и слезного нашего рыдания, будьте с нами заодно против врагов  наших
и ваших общих; вспомните одно: только в корню основание крепко будет,  то  и
дерево неподвижно; если же корня не будет, то  к  чему  прилепиться?"  Этими
словами москвичи хотят показать значение Москвы, корня государственного,  но
и они, верные господствующему интересу времени,  спешат  выставить  значение
Москвы с религиозной  точки  зрения:  "Здесь  образ  божией  матери,  вечной
заступницы христианской, который  евангелист  Лука  написал;  здесь  великие
светильники  и  хранители  -  Петр,  Алексий,  Иона  чудотворцы,  или   вам,
православным христианам, все это нипочем? Писали нам истину братья  наши,  и
теперь мы сами видим вере христианской перемену в латинство и церквам божиим
разорение; о своих же головах что и писать вам  много?  А  у  нас  святейший
Гермоген патриарх прям, как сам пастырь,  душу  свою  за  веру  христианскую
полагает неизменно, и  ему  все  христиане  православные  последуют,  только
неявственно стоят".
   Явственнее стояли жители других  областей:  в  начале  января  1611  года
нижегородцы послали в Москву проведать, что там делается? Посланные виделись
с патриархом, получили от него благословение на  восстание,  но  грамоты  от
него не привезли, потому  что  у  патриарха  писать  было  некому:  дьяки  и
подьячие и всякие дворовые люди взяты и двор его весь разграблен. Мы видели,
что прежде нижегородцы увещевали балахонцев оставаться  верными  тому  царю,
который будет на Москве, не затевая из-за  искателей  престола  междоусобной
брани, но теперь царя на  Москве  не  было,  его  место  заступал  патриарх,
блюститель  веры,  и  патриарх  призывал  к   восстанию;   нижегородцы   ему
повинуются:  вместе  с  балахонцами  целуют  крест  стоять   за   Московское
государство  и  приглашают  другие   города   памятовать   бога,   пречистую
богородицу, московских чудотворцев и стоять всем вместе заодно.  Нижегородцы
послали грамоту и в Рязань; Ляпунов отвечал им: "Мы, господа, про то  ведаем
подлинно, что на Москве святейшему Гермогену патриарху и  всему  освященному
собору и христоименитому народу от  богоотступников  своих  и  от  польских,
литовских людей гонение  и  теснота  большая;  мы  боярам  московским  давно
отказали и к ним писали, что  они,  прельстясь  на  славу  века  сего,  бога
отступили, приложились к западным жестокосердным, на своих овец  обратились;
а по своему договорному слову и по крестному целованию,  на  чем  им  гетман
крест  целовал,  ничего  не  совершили".  Восставшие  русские  люди  еще  не
отказывались от присяги Владиславу, но клялись: "Стоять за православную веру
и за Московское государство, королю польскому креста не целовать, не служить
ему и не прямить, Московское  государство  от  польских  и  литовских  людей
очищать с королем и королевичем, с польскими и литовскими  людьми  и  кто  с
ними против Московского государства станет, против всех биться неослабно;  с
королем, поляками  и  русскими  людьми,  которые  королю  прямят,  никак  не
ссылаться; друг с другом междоусобия никакого не начинать.  А  кого  нам  на
Московское государство и на все государства Российского  царствия  государем
бог даст, то тому нам служить и прямить и добра хотеть во всем  вправду,  по
сему крестному целованью. А будет по  кого  с  Москвы  пошлют  бояре,  велят
схватить и привести в Москву или отослать в какие-нибудь города, или пеню  и
казнь велят учинить, то  нам  за  этих  людей  стоять  друг  за  друга  всем
единомышленно и их не выдавать, пока бог нам даст на Московское  государство
государя. А если король не даст нам сына своего на Московское государство  и
польских и литовских людей из Москвы  и  из  всех  московских  и  украинских
городов не выведет и из-под Смоленска сам не отступит и  воинских  людей  не
отведет, то нам биться до  смерти".  Ярославцы  в  грамоте  своей  в  Казань
указывают на мужество  патриарха  Гермогена  как  на  чудо,  в  котором  бог
обнаруживает русскому  народу  свою  волю,  и  все  должны  следовать  этому
божественному указанию: "Совершилось нечаемое: святейший  патриарх  Гермоген
стал за православную веру неизменно и,  не  убоясь  смерти,  призвавши  всех
православных христиан, говорил и укрепил, за православную  веру  всем  велел
стоять и помереть, а еретиков при всех людях обличал, и если б он не от бога
был послан, то такого дела не совершил бы, и тогда кто бы начал стоять? Если
б не только веру попрали, но если б даже на всех хохлы поделали, то и  тогда
никто слова не смел бы молвить, боясь множества литовских  людей  и  русских
злодеев, которые, отступя от бога, с ними сложились.  И  в  города  патриарх
приказал, чтоб  за  православную  веру  стали,  а  кто  умрет,  будут  новые
страстотерпцы: и слыша это от патриарха и видя своими  глазами,  города  все
обослались и пошли к Москве". Во время этого страшного бедствия,  постигшего
Русскую землю, три человека, по словам ярославцев, были  утешением  скорбных
людей: патриарх Гермоген, смоленский  архиепископ  Сергий  и  воевода  Шеин.
Ярославцы дают знать, что они уже послали три отряда от себя к  Москве,  что
жители городов встречают ратных людей с образами и корм дают. В городах было
сильное движение: собранные для очищения государства ратные люди  ходили  по
соборам и монастырям, с плачем служили молебны об  избавлении  от  находящей
скорби и, получа благословение от  духовенства,  выступали  из  городов  при
пушечной и ружейной пальбе для приезжих людей, чтоб и в других  городах  был
ведом поход. Когда воевода Иван Иванович Волынский двинулся из  Ярославля  с
войском, родственник его, другой  Волынский,  остался  в  городе  с  старыми
дворянами "для всякого промысла, всех служилых людей выбивать в поход  и  по
городам писать, а приговор учинили крепкий за  руками:  кто  не  пойдет  или
воротится, тем милости не дать, и по всем городам тоже укрепленье писали".
   Если города еще не совершенно  отказывались  от  присяги  Владиславу,  то
духовенство  говорило  решительнее.  Соловецкий  игумен  Антоний   писал   к
шведскому  королю  Карлу  IX:  "Божиею  милостию  в  Московском  государстве
святейший патриарх, бояре и изо всех городов  люди  ссылаются,  на  совет  к
Москве сходятся, советуют и стоят единомышленно на литовских людей  и  хотят
выбирать на Московское государство царя из своих прирожденных бояр, кого бог
изволит, а иных земель иноверцев никого не  хотят.  И  у  нас  в  Соловецком
монастыре, и в Сумском остроге, и во всей Поморской  области  тот  же  совет
единомышленный: не хотим никого иноверцев на Московское  государство  царем,
кроме своих прирожденных бояр Московского государства".  Встали  и  пермичи,
недеятельные до тех пор, пока дело шло между разными искателями  престола  -
Димитрием, Шуйским, Владиславом; но теперь они двинули  свои  отряды,  когда
патриарх благословил восстание на богохульных ляхов;  пермичи  знают  только
одного патриарха, от него получили они грамоту о восстании, к нему  посылают
отписку с именами своих ратных людей. Встали и новгородцы Великого Новгорода
и, по благословению митрополита  своего  Исидора,  крест  целовали  помогать